– Э-м… Малыш… как его зовут?
– Бастьен.
– Так вот, Бастьен в очень тревожном состоянии. У его сердца нет сил, и сейчас жизнь в нем поддерживается аппаратом.
Платок замелькал быстрее и набух от слез. Я сделал паузу, чтобы они могли немного прийти в себя от натиска со всех сторон, и стал объяснять с самого начала:
– Бастьен страдает от врожденного порока, который за несколько недель чудовищно ослабил его сердце. До такой степени, что оно даже остановилось от изнеможения.
Они слушали меня с несколько ошарашенным видом. Я ощущал, что взял тон, не соответствующий их ожиданиям. Они желали бы услышать слова поддержки, тогда как я, из-за нехватки времени, стремился оставаться в научной плоскости, где сейчас было проще вести переговоры.
– Перед нами две проблемы. Мы должны сначала исправить порок, а затем сделать все, чтобы его сердце набралось сил.
Я взял листок бумаги. Несколькими штрихами я изобразил сначала неправильное расположение этой коронарной артерии, затем предполагаемую коррекцию, то есть ее перенос на аорту. Эти два рисунка, раскрывающие причину их несчастья, привлекли их внимание. Отец кивнул. Затем бесцветным голосом спросил:
– А после этой операции его сердце сможет работать снова?
– Мы в этом не уверены. Но его спасение в этой операции. Если мы не попытаемся сделать ее, у нас нет никакой надежды. Если операция пройдет успешно, то появляется шанс, но все равно нет никакой гарантии.
– И что тогда произойдет?
Это мама отважилась задать вопрос.
– Если сердце не восстановится и останется слабым, придется воспользоваться искусственным, которое даст нам больше времени для возможного восстановления…
Я не решался дальше описывать сценарий, который еще больше расстроит их. Но все же рискнул:
– Если его сердце все равно будет слишком слабым, останется только одно решение. Заменить его с помощью трансплантации.
Эти последние слова, прозвучавшие страшно, почти враждебно, снова исказили ее лицо. Она закрылась платком. В ее рыданиях слышались упреки:
– Мы же регулярно наблюдались у педиатра, а он ничего не увидел! Ничего нам не сказал! Как такое возможно? Бастьен такой живой и веселый ребенок.
Я чувствовал себя беззащитным перед ее горем и жалобами. Я не хотел приводить возражения, которые только усилят ее боль, но мне бы хотелось, чтобы она не чувствовала себя виноватой в несчастье ребенка. Я осторожно произнес:
– Это врожденный порок, который может развиваться и нанести огромный ущерб так, что никто ничего не заподозрит. В этом никто не виноват. Ни вы, ни даже ваш педиатр.
Новые рыдания. Муж склонился к ней, обнял, положил руку ей на плечи. Она прижалась к нему, ища защиты. Я выждал, пока пройдет буря.
– Я возвращаюсь в операционный блок. Там все должно уже быть готово. Конечно, мы оставим аппарат искусственного кровообращения на несколько дней. Миокарду понадобится это время, чтобы восстановить силы. Поэтому не пугайтесь, когда увидите сына этим вечером: вокруг него будет много трубок, много приборов и много народа.
Они выдохнули сдержанное «спасибо». Медленно встали, словно под грузом своей беды, и направились к двери согласным шагом.
Операция прошла без проблем. Аномальная коронарная артерия отделена и перенесена на аорту – туда, откуда она должна была выходить. Она снова орошает свою обильную территорию кровью, насыщенной кислородом, под высоким давлением.
С этого момента на клеточном уровне закрутится невероятный водоворот. Мышечные клетки, погибшие в последние дни из-за повторявшихся приступов слишком сильной асфиксии, будут окончательно потеряны. Те, которые находятся близко к нормальной коронарной артерии и получали кровь с достаточным количеством кислорода, продолжат жить и сокращаться. Между ними располагаются клетки, которым было достаточно кислорода, чтобы жить, но уже не хватало, чтобы сокращаться. Огонек их был слабым, синим, но не погас. Клетки этой сумеречной зоны были живы, но уже не могли работать. Они хрупкие, но их можно восстановить, если обращаться бережно и дать им время для выздоровления. Нужно разжечь их пламя выверенным потоком воздуха. Главное – не слишком сильным, иначе оно погаснет. Чтобы этого избежать, нужно на несколько дней оставить работать аппарат искусственного кровообращения. Когда сердце восстановлено и избавлено от нагрузки, есть все условия, чтобы оно наилучшим образом смогло набраться сил.
Гигантский караван, в центре которого лежал совсем маленький человечек, казавшийся еще более хрупким из-за огромных размеров процессии, с трудом двинулся в отделение реанимации. Не менее восьми человек впряглись в конструкцию, собравшуюся вокруг одной койки, одного ребенка, одного сердца. Караван весом в тонну для существа весом в восемь килограммов. Для сердца весом в сорок пять граммов.
В реанимации были освобождены два места, чтобы вместить нагромождение всех этих конструкций, аппаратов, трубок, центром притяжения которых была борьба за жизнь.
Родители были рады узнать о положительном исходе операции. В последующие дни мама проявила себя удивительно. Она убедила себя, что, раз это ее сын и оба они горячо желают выздоровления и будут сражаться без передышки, он выздоровеет. Она была убеждена, что сможет объединить мистические, сверхъестественные силы ради своего ребенка. Чтобы вести этот бой, она начала долгое бодрствование рядом с ним. Устроившись у него в изголовье, она гладила сына по голове, шептала на ушко слова поддержки, баюкала его. Постоянно, неустанно.
На следующий день ультразвуковая кардиограмма показала значительное увеличение силы миокарда, но все еще недостаточное, чтобы обеспечить кровообращение. Часть пути была пройдена. Клетки сумеречной зоны оправились от потрясения и начали работать. Их огонек разгорелся и окрасился желтым.
Через два дня прогресс стал явным. На четвертый день были достигнуты минимальные показатели для того, чтобы отключить аппарат. Все же, несмотря на положительную динамику, мы хотели создать небольшой резерв и решили оставить поддержку еще на один день. Мама, почти слившаяся с ребенком воедино в коконе любви, восприняла эти новости с облегчением. Определенно, она находилась между двумя измерениями: нашим – рациональным, с цифрами и фактами, и своим – состоящим из энергий, позитивных волн и желаний.
На пятый день миокард, по всем признакам, уже мог работать самостоятельно. Постепенное отключение аппарата заняло еще сутки. Еще через день кровообращение осуществлялось только благодаря сердцу. Аппарат можно было убирать. Миокард работал хорошо, хотя его движения и казались менее гибкими, менее эластичными, менее «атлетическими», чем обычно. Вынимая канюли, я легонько коснулся его пальцем – он немедленно отозвался. Решимость и желание бороться за жизнь вернулись к нему. Мы наконец закрыли грудину, которая оставалась открытой с момента операции, так как через нее проходили канюли, пуповина между ребенком и аппаратом. Сразу же стало можно снять много приборов, и они исчезли. Тело Бастьена и размер его жизни вдруг снова обрели нормальный масштаб.
