Сегодня мы прошли ключевой этап – спасли сердце, но для победы этого недостаточно! Мозг оставался последним неизвестным в этом уравнении. Вот навязчивая мысль кардиохирурга. Всегда. Из-за его абсолютной, неразрывной зависимости от кровообращения. Поэтому мы боимся недостаточности кровотока, падений артериального давления, недостатка кислорода. А одиссея Бастьена вся состояла из завихрений, крутых виражей, периодов остановки кровотока. Было немало моментов во время массажа сердца и за шесть дней в режиме искусственного кровообращения, когда сила кровотока, возможно, не была достаточной, чтобы поддерживать жизнь каждого нейрона. И только пробуждение Бастьена вынесет окончательный вердикт. О потрясающем успехе или горьком поражении.
На следующее утро был обход. Как стая голубей, слетевшаяся на горсть зерен кукурузы, вся бригада ненадолго скапливалась у каждой койки. Подойдя к Бастьену, я вопросительно взглянул на его медсестру Шанталь. Она знала, какой у меня вопрос. И прежде, чем я задал его, она сообщила:
– Сейчас он спит, но уже открывал глаза.
Нас захлестнула волна удовлетворения. Если бы только это было правдой! Только бы он проснулся без осложнений! Нам нужно было еще немного подождать. Когнитивные функции, интеллект, мыслительные способности наиболее уязвимы и требуют больше времени, чтобы проявиться.
Тем не менее, раздуваясь от гордости после таких новостей, мы заполнили кафетерий выпить обязательную чашку кофе перед баталиями очередного дня.
Сигнал. Ребенок, запланированный на утро, спал. Тетрада Фалло.
Потребовалось три часа, чтобы превратить синий цвет его кожи в розовый. Затем я снова отправился в отделение реанимации, находящееся рядом. К моему большому удивлению, я обнаружил, что Бастьен лежит в своей кроватке немного сонный, но все же пробудившийся, и изучает такой странный мир вокруг него.
Кристиан, который с тревогой сообщил нам о том вертолете, теперь сиял.
– Видел? Он проснулся! Отлично проснулся! Я только что сделал ультразвуковую кардиограмму. Сердце работает все лучше. Сокращения все сильнее.
Он хлопнул меня по плечу.
– Короче, браво. Отличная работа.
– Знаю, Кристиан, мы именно что сделали все правильно, но, главное, нам и удачи досталось. Места для маневра было так мало, что все решили самые мелочи.
– Вот увидишь, через несколько недель даже и следа от вашей операции не останется.
У детей восстановительные способности организма – и сердца – просто необыкновенны. Их организм восстанавливается лучше и быстрее, чем у нас, взрослых. Помимо реактивации «оглушенных» клеток, другие механизмы работают в полную силу. В частности, стволовые клетки покидают костный мозг и кровотоком доставляются в миокард. Там они становятся его собственными клетками, сокращаются в такт с остальными и участвуют в восстановлении его нормальной силы.
Из отделения реанимации я вышел легким, как перышко, плывя в невесомости. Заглянул к моим ассистентам. Я не мог устоять перед желанием рассказать им прямо сейчас о нашей большой победе. Я постучал в дверь и распахнул ее с возгласом:
– Эй, парни, малыш проснулся, никакого дефицита! И миокард продолжает прогрессировать. Круто!
Не дожидаясь комментариев с их стороны, я продолжал:
– В общем, браво, все здесь работали просто потрясающе. Нельзя было допустить ни ошибки, ни погрешности.
Они слушали меня, и с их лиц не сходили улыбки до ушей в стиле Стэна Лорела.
– И еще. Мне приятно работать с такой командой, как вы.
Эта авантюра – а речь идет действительно об авантюре, когда возвращаешься со столь враждебной территории, – была одной из самых запоминающихся в моей хирургической практике. И одной из самых благодарных. Потому что в этот раз мы своими действиями смогли вернуть жизнь, казалось бы, безнадежно потерянную. Капелька воды была уже ниже хребта. И понадобился безумно сильный порыв ветра, чтобы поднять ее, перенести через вершину и направить на нужный склон.
Конечно, многие из наших операций, особенно те, которые мы делаем сразу после рождения ребенка, также спасают жизнь. Но тогда ситуация не настолько критическая. Дети редко оказываются так близко к порогу смерти. Медикаментозным путем нам удается стабилизировать их состояние, удержать жизнь на несколько дней, чтобы потом спокойно их прооперировать. Страшная тень удерживается на разумном расстоянии, ничего не омрачая, часто она даже не заметна.
Когда я писал эти строки, я занимался кардиохирургией ровно двадцать пять лет, делая в среднем триста пятьдесят операций в год. Я мог вспомнить только пять настолько драматических ситуаций. В трех случаях, несмотря на наши усилия – или из-за незначительных осечек – мозг, слишком долго пробывший без кислорода, восстановился лишь частично, и раздался похоронный звон по нашим надеждам. В двух других случаях нам удалось в буквальном смысле «вырвать из когтей смерти» жизнь, которой она уже завладела. И держала очень крепко.
Те успехи привели меня в восторг. Словно сияние фейерверка. Яркая вспышка, чувство полноты жизни, которое пьянило, ради которого стоило пережить все остальное. Мой путь в профессии принес мне и обидные безвыходные положения, и болезненные рикошеты, и жестокие удары. И с ними – экзистенциальные сомнения, разочарования и попытки все бросить. Но достаточно одного случая, такого, как с Бастьеном, чтобы сразу отбросить все сомнения, примириться с жертвами, принесенными такой властной и такой захватывающей работе.
До тех пор я по-настоящему не мог понять одержимость альпинистов-экстремалов, когда они годами выбиваются из сил, как проклятые, терпят адские муки ради пятиминутного ликования на вершине. Но этот момент – вершина подвига, ответ на брошенный вызов, полная победа – обладает властью, способной молниеносно перенести вас в иное измерение. И приходит восторг, который озаряет ваше сознание и ваши мечты очень надолго. А может быть, и навсегда.
Так, в течение нескольких дней нас переполняла эйфория. Мы написали историю еще прекраснее, чем все идеализированные голливудские сюжеты. Действительность превзошла мечту. А я чувствовал себя героем, способным бросить вызов всем и вся. Я даже чувствовал в себе мужественную осанку настоящего, прекрасного, всесильного Зорро. Или Джеймса Бонда. Или обоих вместе.
После чудесного выздоровления Бастьена я несколько раз встречал его маму. Сначала она расплакалась. Казалось, силы изменили ей как раз в тот момент, когда судьба повернулась к нам лицом. Конечно, она дежурила у постели своего ребенка с необыкновенной силой и упорством, почти все время находилась рядом, спала совсем мало и постоянно с ним разговаривала, подбадривала, как будто именно ее слова, ее энергия поддерживали в нем дыхание жизни. Это были нервные слезы. От напряжения, от усталости. Слезы, которые льются, когда ледяная, ужасная тень, которая бродила совсем рядом, отступает. Которые льются, когда осознаешь – с еще большей остротой, поскольку миссия завершена – какая огромная опасность только что отступила, какой бесконечной боли удалось избежать.
