Женева, Нью-Йорк, Лондон,
Париж, Цюрих, Лозанна,
1982–2015
Луна едва освещала город. Расплывчатые очертания облаков приглушали и просеивали ее свет, рисуя странные арабески на крышах домов. В едва освещенном полумраке спали дома. Покой, тишина, безмолвие. Иногда спокойствие нарушал шум мотора где-то вдалеке. Кошка, увидев меня, поспешила спрятаться под туями в саду. Легкий бриз гладил меня по лицу. Последние остатки сна, которые не давали глазам открыться, теперь исчезли.
Я резко замедлил шаг, вдохнул полной грудью свежий воздух, поднял голову и посмотрел на звезды. Я нашел несколько знакомых созвездий: Цефея, Кассиопею, Большую Медведицу, а от нее и Полярную звезду. Прекрасный момент в самой глубине и прохладе ночи. Я чувствовал такую легкость, как будто парил над землей. Как будто я был единственным, кто не спал под гигантским небосводом, моими сообщниками были ночь, луна, облака и ветер. Я чувствовал себя неотъемлемой частицей этого огромного мира.
Ночь занимает важное место в нашей профессиональной жизни, в особенности во время учебы. У меня накопилось много бессонных ночей, хотя на самом деле они были эпизодическими, с обрывками отдыха. Прежде, когда я только начал работать, ночи были полностью бессонными, длинными и тревожными, каждый вызов немного пугал. Представьте себе, что плавательные движения, которые вы, пока учились, прилежно осваивали на суше, вдруг пришлось применить в холодном, а иногда и бурном течении. И в результате – сколько суеты и проглоченной воды!
Самыми изнурительными для меня были бессонные ночи на работе в Нью-Йорке. Я часто подолгу сидел возле некоторых пациентов, контролируя малейшие изменения их состояния, чтобы меня не застали врасплох, так как крутые виражи кардиохирургии могли быть очень резкими. Там я поневоле усвоил кое-какие принципы, помогающие беречь силы. Основное правило гласило, что нужно обязательно использовать для сна любой момент, отвоеванный у врага – усталости. Польза от него, даже ценой трудного пробуждения, была столь очевидной, что к этому быстро привыкали. Другим правилом было не стоять, если можно сидеть, не сидеть, если можно лечь, и не бодрствовать, если можно поспать.
Затем плавание было освоено. Движения стали точными и сильными, они позволили продвигаться быстрее, спать немного больше и спокойнее. Это было время, когда вызовы уже не так страшили, когда их даже ожидали, потому что они позволяли проводить самостоятельно сложнейшие операции и расширять наш радиус действия.
Полчаса назад меня разбудил телефонный звонок.
– У него был приступ удушья. Еще раз. Было трудно стабилизировать его состояние. Сейчас ему лучше, но нам все тяжелее давать ему кислород.
– Переводите его в операционный блок. Вызовите анестезиологов. Мы будем его оперировать уже этой ночью.
Я еще немного понежился под одеялом, так как знал, что подготовка к операции займет время. Синяя болезнь. Опять она. Она может вызывать мышечные спазмы в сердце, от которых еще больше сжимается и без того узкий проход к легким. Цвет крови еще больше темнеет. Такие «припадки», как мы их называем, часто следуют друг за другом, пока один из них не погасит пламя.
Эта операция была запланирована на послезавтрашнее утро. Но состояние ребенка стало слишком нестабильным. Ждать нельзя.
В Нью-Йорке жертвы «городской войны» не поступали к нам рано утром, когда все уже выспались, выбрились, только что приняли душ. Нет, их доставляли поздно вечером и в течение всей ночи. Боссы уже отдыхали дома, но даже если кто-то и оставался на месте, они предоставляли нам широкое пространство для маневров. Каждый получал свое: мы оперировали, а они отдыхали.
Именно из-за репутации успешного хирурга, которую я приобрел во время ночных операций, известный хирург Эжен Гросси из нью-йоркского университета предложил мне присоединиться к команде кардиохирургов в больнице «Бельвю». И с ним я сделал свои первые операции. Когда я увидел, как сердце, которое мы вместе прооперировали, оживает и набирает силу, то испытал такое потрясение, что перестал замечать другие органы. Печень, почки, кишечник, которые меня раньше тоже интересовали, потеряли яркость, цвет и очертания.
Так магическая призма ночи косвенно оказалась в основе моего превращения в кардиохирурга.
Я решительно зашагал дальше. Меня несло приятное чувство значимости. Ночь создает драматические декорации. Подобно тому, как она открывает нашему взору звезды на небосводе, она придает блеск нашим трагедиям и подвигам, нашим заслугам и доблести. И нашим воспоминаниям тоже.
Простой математический анализ пройденного мной пути показывает, что ремеслу я учился в основном днем: я гораздо больше оперировал под светлым небосводом, чем в полумраке. Но ночь обладает более высоким коэффициентом важности, она предоставляет больше свободы и выявляет наши реальные способности в более сложной обстановке.
Умение приходит вместе с постоянной практикой. Конечно, мы часто делали свою работу в состоянии сильной усталости. Но мы были молодыми, сильными и невероятно выносливыми. Бессонные ночи не влияли на заботу о пациентах – это стало рефлексом. Но разработка стратегии – синтез знаний, опыта и рефлексов – становилась гораздо уязвимее для решений утомленного мозга. И все же его реакции были быстрыми, вероятно, рабочее состояние поддерживалось адреналином, который попадал в нашу кровь во время стрессовых ситуаций. Сон властвовал над нами. Но не брал верх! Я наблюдал во время операций опасные пошатывания ассистентов, готовых упасть, если бы не встряска, возвращающая их к действительности.
Много лет спустя, с возрастом я ощутил, как исчезает живость ума после бессонной ночи. Я с удивлением обнаружил, что иду на компромиссы, которых раньше никогда бы не потерпел. С единственной целью: быстрее закончить операцию, чтобы поскорее обрести покой. Именно в результате такого опыта я решил перенести на следующий день запланированную операцию из-за того, что ночь была очень неспокойной. И вот я пришел к пациенту, операция которого назначена на утро, и начался почти неизменный диалог:
– Мне жаль, но мы сегодня не будем делать вам операцию.
– Как же так, доктор! Я провел беспокойную ночь, очень волновался. Но сейчас я готов. Психологически я так долго на нее настраивался.
– Я охотно вам верю, но сейчас не готов я. У нас была бурная ночь в операционной. Честно говоря, я бы лучше перенес вашу операцию на завтра.
При этих словах они все смотрят на меня немного растерянно, а потом, вдруг проявляя понимание, меняют гнев на милость:
– Ну конечно, доктор, тогда никаких проблем! Можно даже отложить ее на послезавтра, если вам так нужно.
Я уже предчувствовал этот разговор через несколько часов, когда к этому ребенку вернутся краски жизни.
Между двух облаков снова показалась луна. Надо же, сейчас полнолуние! Я видел в этом знак, который вызвал у меня улыбку: «А может быть, сегодня еще и пятница, тринадцатое?» И в памяти всплыло: «Кто согласен дежурить в пятницу тринадцатого числа в ночь полнолуния?» Мне стало еще веселее, ведь ответ был так очевиден: «Конечно мы! Мы же обожаем эти «ночи длинных ножей»!» В ту пору мы были готовы подраться за то, чтобы дежурить все ночи в пятницу 13-го и все ночи в полнолуние. Вот до чего мы хотели деятельности.
