— Почему? — голос звучал хрипло и неразборчиво, и Рэй пришлось прочистить горло. — Почему ты его оставил?
— Король, который одержим человеческой девчонкой — слаб, — Гвинор грустно улыбнулся.
Керринджер вздохнула. За этими словами была чужая, нечеловеческая правда Другой стороны, и, кажется, сейчас она понимала чуть лучше эту правду и цену, за нее заплаченную. Сид протянул ей копье:
— Бери. А я возьму меч и щит, и пусть Король не серчает на меня.
Он поднял с каменной плиты щит и меч Охотника, взвесил в руке, примериваясь. Ветер, отравленный холодом из Бездны, заставил Керринджер зябко передернуть плечами. Она вцепилась в древко сидского копья, сжала пальцы. И почему-то ей вспомнилась Бэт Биннори, упрямая влюбленная девчонка, чуждая волшебства.
— Платить за чудеса, — одними губами прошептала Рэй. — Ладно. Я готова платить, если такая цена.
По земле пробежала волна едва ощутимой дрожи. Потом новая, сильнее. Невольно Рэй покосилась на каменную плиту над головой. Вот это будет забавно, если она попросту рухнет. Гвинор заметил ее взгляд, чуть усмехнулся. Земля снова задрожала, но дольмен остался недвижим.
Эних появился из-за дальнего холма, громоздкая фигура, кривая из-за отрубленной руки, страшная. Земля под ногами фомора белела жухлая осенняя трава, покрывалась налетом льда. Ледяная дымка тянулась за ним и курилась вокруг левой половины тела, как призрак Бездны. Гвинор выступил ему навстречу, вышел из-под каменного навеса дольмена. Когда Рэй шагнула следом, сид только мотнул золотоволосой головой, и она осталась рядом с Кертханой, спокойным и неподвижным на погребальном ложе. Рука фомора на его груди дергала пальцами, и в ней было больше жизни, чем в лице Короля-Охотника.
Теперь корона Эниха, хозяина Стеклянной башни, была выщерблена прямо над переносицей. У него больше не было страшного меча-сталагтита. Зато были ледяные длинные когти на уцелевшей руке. Гвинор ушел от первого взмаха, второй принял на щит, и сам в ответ рубанул королевским мечом по заледеневшему предплечью. Керринджер сжала зубы. Щит Кертханы выдержал первый удар, но на обтянутом кожей дереве остались глубокие борозды. Гвинор же как будто не причинил фомору особого вреда. Выходец из Бездны ревел, как разъяренный зверь, холмы отражали этот рев, и казалось, где-то там за ними ярится буря.
Сид сражался умело и расчетливо, осторожнее, чем Король-Охотник, но у Эниха было оружие, перед которым Гвинор был беззащитен — холод. Белый налет лег на плащ и на щит, движения сида становились все более скованными, все тяжелее давалось ему уходить от ледяных когтей. Щит раскололся, и Гвинор сбросил с руки обломки. В отчаянном рывке подался вперед, меч прочертил борозду во льду, проросшему через ребра фомора.
Мощный удар отшвырнул сида в сторону. Он перекатился по земле, попытался приподняться, не смог, ткнулся лицом в заиндевелые травы, попытался подняться снова.
Не обращая внимая на поверженного врага, фомор грузно зашагал вперед. К собственной отрубленной руке.
Рэй беззвучно выдохнула ругательство. Страх в животе пустил холодные осклизлые корни, но она только перехватила чужое копье двумя руками. Неловко, наверняка неправильно — никто из тех, кто учил Керринджер драться, не предвидел, что ей придется тыкать копьем в здоровенного заледеневшего парня. Рэй выругалась снова и попыталась встать устойчивее. Эних шел к ней, и вместе с ним надвигался холод.
Невольно Керринджер отступила на шаг назад. Потом еще, пока не уперлась в край плиты, служащей погребальным ложем. Эних приближался. Отчетливо был виден след от удара на левой руке, бескровный, гладкий. Второй удар Гвинора не оставил даже раны, только расколол лед.
Он вошел в дольмен. Рэй закрыла глаза, чувствуя, как отчаяние и усталость давят, тяжелые, как гранитные плиты дольмена. Холод медленно растекался по телу, будто само присутствие фомора так близко забирало тепло. Выхода не было.
Медленно Рэй открыла глаза. Застывшее лицо статуи смотрело на нее сверху вниз, неживое, пустое, как провалы во льдах Бездны. Рэй подняла копье. Левый бок сразу же отозвался болью. Руки дрожали.
Она ударила на выдохе, вложив в удар все остатки сил, но почти предвидя, как наконечник бездарно скользнет по замороженной груди фомора. И все закончится, для нее — так точно.
Еще одна пара рук легла на древко, направляя удар, вкладывая в него силы, которых не доставало Рэй. Эти руки отлично знали, как управляться с копьем. Спиной женщина почувствовала чужое присутствие, хотя там неоткуда было взяться никому живому. Яркий серебряный наконечник разбил наросты льда, затянувшие старую рану, и глубоко вошел в тело фомора.
По инерции Эних сделал еще шаг вперед, выдирая копье из держащих его рук, потом упал на колени. Выщербленная корона треснула и начала медленно крошится на ледяные осколки.
Медленно, очень медленно Рэй обернулась. Ей пришлось опереться на погребальное ложе, чтобы устоять на ногах.
— От двоих, дважды ранивших его, должен принять смерть Эних, король фоморов, — сказал Кертхана. — Так предрекли ему, так и случилось.
Он поморщился, повел пальцами по груди, там где должна была быть под рубахой длинная рубленая рана. Рэй видела, как трепещет на ветру рыжая прядь, выбившаяся из косы, как падает тусклый осенний свет на бледное лицо, красивое, страшное. Нужно было что-то сказать, но слов у нее не было. Осторожно она опустилась на землю, ногой оттолкнула от себя голову фомора.
Кертхана-Охотник устало сел рядом. Так же молча взял Рэй за руку. Белая гончая ткнулась носом ему в колено.
Ветер сменил направление. Порывистый, он стряхнул с ноябрьской травы белый налет, сорвал с погребального ложа красное покрывало, протащил по земле.
Запоздало Рэй охнула:
— Гвинор…
— Живой, — отозвался Кертхана.
Керринджер оперлась затылком о каменную плиту и прикрыла глаза. Осенний ветер пах прелыми листьями и еще чем-то пряным и горьким. Плечом Рэй даже через куртку чувствовала чужое тепло. И все были живы. И Гвинор, и Король-Охотник, чья судьба вывернулась наизнанку, и Ник О’Ши, получивший шрам на полспины на долгую память, и отец. И Том с Беном наверняка добрались до Байля. И бок как будто перестал болеть. Про нарушенные гейсы Рэй думать совсем не хотелось.
Она не взялась бы сказать, сколько времени они просидели вот так, в тишине, пытаясь собраться с силами. Пришел в себя Гвинор, но к ним подходить не стал, только перевернулся на спину и подтянул под голову половинку разбитого щита. Тучи на сером небе разошлись, в просвет проглянула лазурь, косой солнечный луч упал Рэй прямо под ноги.
— Значит, все? — тихо спросила она. — Назад мне дороги нет?
— В Самайн Граница тонка, а Дикая Охота нарушает любые границы и запреты, — так же негромко отозвался Охотник. — Но Самайн прошел.
— Вот же, — Керринджер вздохнула, взъерошила волосы. Это было странно — даже представить себе оставленную пустую квартирку под крышей, оружейный магазин отца, булыжные мостовые… Но гораздо менее странно, чем то, что они все остались живы. Стоило Рэй задуматься над этим, как ветер снова показался ей обжигающе холодным, а дольмен, солнце, холмы и пальцы Короля-Охотника, держащие ее руку — мороком, навеянным чарами Томаса Арфиста.
