— У всего есть цена, — сказал Кертхана.
— Верно. Плата за чудеса, — Рэй кивнула. Подумала и придвинулась ближе, отгораживаясь от далекого дыхания Бездны.
— Буду плести тебе цветы в косы и кормить земляникой, — кажется, он улыбнулся.
— Какие тут косы, — Керринджер прошлась пятерней по волосам, к слову, изрядно отросшим после последней стрижки.
— Была бы голова цела, а косы отрастут. Не знаю, вышло бы у вас, отруби Эних мне голову.
— Тогда бы я вместе с рукой отхреначила бы башку ему, — женщина зло пнула ботинком голову фомора. От пинка с нее осыпались куски льда — все, что осталось от высокой короны. — Кто ему предсказал смерть? Баньши?
— Человеческий бард. Это было давно, прежде Границы. Не знаю, предсказал ли, проклял ли.
Еще какое-то время они просидели в молчании. Потом до ушей Рэй донеслось что-то вроде глухого рокота, а потом из-за холма вывернул видавший виды джип. Джип заносило на поворотах, и несся он с такой скоростью, с которой сама Рэй никогда не решалась водить по бездорожью.
— Какой выкуп мне вам дать, чтобы эта железная дрянь оставалась по вашу сторону Границы, а? — проворчал Кертахна и начал вставать на ноги. Керринджер видела, какого труда ему это стоило.
Сама она предпочла бы еще разок смотаться в Бездну и кому-нибудь там что-то еще отрубить, лишь бы эти двое разобрались как-то без ее участия. И желательно без увечий.
— Только попробуйте снова, — пробормотала она, стараясь не смотреть в ту сторону, где описав лихую дугу, затормозила машина.
— Кто будет перечить женщине, которая ходила в Бездну и вернулась обратно? — губы Кертханы тронула усмешка.
Может, это было трусостью, но Рэй так и осталась сидеть на земле возле камня, бывшего погребальным ложем. В конце концов, женщина отхречившая руку огромному ледяному чудовищу, могла позволить себе немного такой трусости. Она смотрела на двоих мужчин, блики солнца ложились бледное лицо Кертханы, пытались смягчить морщины, въевшиеся в лоб Уилла Керринджера, отражались от рукояти меча оружейника, дремавшего в заспинных ножнах, и кажется, никто никого не собирался ни убивать, ни калечить.
Словно почувствовав ее взгляд, Уилл Керринджер обернулся. Рэй помахала ему рукой, чувствуя уже, как встает рядом во весь рост призрак потери. Но для призраков она была слишком усталой.
Как ее укрывают старым армейским спальником, Рэй уже не почувствовала.
В сиде Короля-Охотника пылали очаги, гоня прочь холод и сырость.
— Они лезли и лезли из тумана, — говорил Уильям Керринджер и прихлебывал из кружки яблочный сидр. Он сидел у очага, вытянув ноги к огню. Рэй кивнула. За дни на Другой стороне они говорили о чем угодно, но не о ее возвращении домой.
— Черные, зубастые, некоторые обледеневшие. Что это за дрянь такая, а? — оружейник выпил еще и в упор посмотрел на Кертхану.
— Они появляются из туманов Границы там, где ее отравило дыхание Бездны, — Король-Охотник пожал плечами и невольно поморщился — рана от ледяного меча до сих пор причиняла ему боль.
— А грызутся как живые, — хмыкнул Керринджер-старший. — В городе соли не купить.
Рэй улыбнулась. Огонь в очаге жадно глодал поленья, факела на стенах горели ровным бездымным пламенем, иногда подмигивая серебряными сполохами. Говорить не хотелось. Хотелось, чтобы эти вечерние часы, когда еще ничего не потеряно, решение не принято, и можно просто смотреть в огонь, длились и длились дольше.
За пределами маленького каминного зала пела флейта, ей вторил гулкий бубен, там были голоса и смех. Из темноты арочного прохода появился Гвинор с чашей вина в руках, протянул ее Рэй.
— Такие чаши у нас пьют по кругу, — проговорил он.
Чаша была медной, с чеканкой по ободу. Вино — терпким, сладким и подогретым. Такое хорошо пить зимой или поздней осенью, когда за окном метель или проливной дождь. Рэй отпила еще глоток и осторожно передала вино Охотнику, сидящему запросто на полу, на покрывающей его медвежьей шкуре. Плечом Кертхана опирался о колено Рэй, и это было… Очень недвусмысленно это было.
Он припал к чаше надолго. Потом протянул питье Уилльяму Керринджеру. Рэй дернулась, ее отец махнул рукой и принял чашу. Кертхана сказал:
— Это я запретил одному юному наглецу пить вино кроме моего, чтобы помнил то, которое пил на Самайн в Дикой Охоте.
Рэй медленно выдохнула. Ей очень хотелось закурить, но сигарет не было.
— Чего я еще не знаю? — спросила она. Уилл Керринджер молча отпил из чаши, передал ее обратно дочери и сказал со странной улыбкой:
— Я в жизни не был такой пьяный, ни до, ни после.
Когда чаша опустела, оружейник заговорил снова:
— Ехать мне нужно. Я магазин оставил на Хастингса. В городе неспокойно. И морпеха этого должны скоро выпустить из больницы, у нас с ним остались незаконченные дела.
— В рыбацких кварталах? — спросила Рэй.
— Там, — Уильям Керринджер кивнул.
— Я дам тебе коня. Четыре здоровые ноги как вира за одну увечную, — сказал Король-Охотник. — Кони Дикой Охоты знают дорогу через Границу и тропы на Другой стороне. Мой сид будет открыт для тебя.
На рассвете следующего дня Рэй вышла прощаться с отцом. Ночью выпал снег, он выбелил травы на холмах, присыпал черные и почти безлистные ветки дуба, венчающего сид. Морозец пытался заявить о своих правах, заставляя Керринджер кутаться в багряный сидский плащ.
— Приеду зимой, — сказал ей отец.
— Приезжай, когда сможешь.
Над белыми холмами медленно разгорался розовый зимний рассвет. И Рэй невольно вспомнился их давний разговор с отцом. Кажется, у Уильям Керринджера появился шанс узнать, как это — приходить на Другую сторону без холодного железа. А у нее самой будет время снова бродить по холмам, собирая в ладони землянику. И Кертхана, Король-Охотник, снова будет стирать с ее щек алые пятна ягодного сока. Может быть, она действительно отрастит волосы, чтобы он снова вплетал в них полевые цветы. Не так уж и плохо, если подумать. Гораздо лучше, чем умереть где-нибудь в бесконечных льдах на подходах к Стеклянной башне.
Укрытая белым земля спала. Осень заканчивалась, на смену времени жатвы и урожая приходило время ожидания и сна.
