— Я не буду требовать, — тонкие губы вороньей ведьмы изогнулись в злой усмешке. — Я могу взять.
— Попробуй.
Хастингс вытащил револьвер из кобуры. Рукоять легла в ладонь так привычно, как будто всегда там была. Он прищурился, прикидывая расстояние. Взвел курок. В хрупкой тишине звук далеко разнесся между сосен.
— Не нужно, — в голосе своей золотой леди Бен Хастингс отчетливо услышал лязг металл.
— Я поняла, — неожиданно рассмеялась воронья ведьма. — Ты такая же, как я! Точно такая же! Это для тебя он ходил к источнику юности. Это ты послала его туда. Но ему не досталось ничего! Ничего я выпила все, забрала себе все волшебство, а тебе не осталось ни капли. Ни единой капли!
Гвинет нахмурилась:
— Мне не нужна вода юности. Если этот мальчик ходил за ней, то не по моему слову, а по своей воле.
— Врешь! — вскинулась старуха. — Тебе нужен источник. Тебе нужна молодость. Но ты останешься такой. Такой, как я!
— Я не такая, как ты, — Хастингсу показалось, что в голосе сиды звучит печаль. — Мне не нужна вода молодости, потому что я не стремлюсь вернуть утраченное. Некоторые вещи уходят, и это их судьба. Жаль, когда случается не так. Когда уходит ценное, и эту потерю не восполнить.
Она грустно покачала головой. Со стороны могло показаться, что две пожилые леди просто разговаривают, встретившись в лесу, но Хастингс видел как в кажущемся безветрии дрожит и вибрирует от нешуточной мощи воздух между ними. Он сам не решился бы стрелять сейчас, боясь потревожить эту мощь.
— Ты… жалеешь меня? — от неожиданности воронья ведьма даже отступила на шаг. И тут же дернулась вперед. — Ты?
— Жалею, — кивнула Гвинет. — Потому что понимаю твою боль.
— Но ты смирилась, — Хастингсу показалось, что старуху разом перестали интересовать и Джил, и он сам, осталась только женщина с золотыми волосами, обильно тронутыми сединой. Воздух между ними потрескивал, длинные опавшие иголки поднялись с земли и теперь висели неподвижно, как будто застывшие в прозрачной эпоксидной смоле.
- Раз уж я стала старой, мне нужно быть мудрой.
- Какова мудрость в том, чтобы смириться? — ведьма по-птичьи склонила голову набок.
- А какая радость в том, чтобы гоняться за миражем? Когда я постарела, я так боялась возвращаться через Границу сюда, в край юных. Я так боялась, что они поглядят на то, какой я стала, и отвернуться от меня. Что посмеются надо мной. А вышло иначе. Мне пришлось стать мудрой, чтобы понять, почему.
- И почему?
- Спроси у этого мальчика, зачем он ходил за водой к источнику. Он давно не тот влюбленный безумец, который шел куда-то даже не по моему слову, а по одному взмаху ресниц.
Бен хмыкнул. Неохотно сказал:
— Некоторые вещи должны быть сделаны. Просто должны быть сделаны.
Черные глаза окинули его с ног до головы, оценивая, пытаясь пролезть куда-то туда, куда Хастингс и себя самого пускал не всегда. Он только сжал крепче рукоять револьвера.
Снова сорвался ветер. На сей раз Бен отчетливо разобрал в нем запах озона, а еще яблок и ромашки. Взвихрилась хвоя.
Не произнеся ни слова, воронья ведьма развернулась и пошла прочь. Опавшие иголки цеплялись за ее подол, Хастингс видел, понурую сутулую спину, и даже почти испытал что-то, похожее на жалость. Почти.
Гвинет устало оперлась о посох двумя руками. Лицо сиды осунулось и постарело еще больше.
— Сильная, — сказала она. — Очень сильная. Не знаю, что бы у нас вышло, встреться мы там, где у нее было право забирать.
Хастингс осторожно вернул револьвер в кобуру. Усмехнулся:
— Мы с Джил встречались с ней там, мне не понравилось.
— У меня множество вопросов. И к тебе, и к этой девочке, но лучше я буду задавать их в более подходящем месте. Пойдемте.
Бен вздохнул. Подумал, что для Гвинет не хватит того объяснения, которое он сумел из себя выдавить. Но оно было лучшим из того, что Хастингс мог найти даже для себя самого.
11. Три очага
Джил плохо запомнила дорогу к дому женщины с золотыми волосами. У нее болело колено, а страх упрямо цеплялся за плечи холодными пальцами, даже когда воронья ведьма ушла. В память врезалось только, что вначале сосновый лес сменился ельником, ельник стал реже, появилась тропа. Она вывела их через подлесок к кольцу неровных холмов, окружающих маленькую долину. В сердце долины бил ключ, а ближе к крутому склону, окнами на восток стоял дом. Крытую дерном крышу поддерживали каменные плиты, что придавало дома сходство с древним дольменом, давно заросшими дикими травами.
Изнутри дом оказался гораздо больше, чем Джил показалось вначале. В трех очагах у дальней стены гудело рыжие пламя, по углам жались тени. Пахло ромашкой, вербеной и почему-то абрикосами. И все это показалось Джил такими обычным, таким уютным после каменных и деревьев и светящихся камней подземной страны гвиллионов.
— Отдыхать, — твердо сказала хозяйка дома. С ней творилось что-то странное, как будто через черты лица пытаются проступить другие, молодые, яростные. Джил списала это на усталость. У нее и так плыло перед глазами, а за горячую воду, пожалуй, она была готова убить.
Как она умывалась в большой деревянной бадье, и как оказалась в постели с настоящим постельным бельем, девушка не взялась бы вспоминать.
Джил проснулась от того, что серый утренний свет упал ей на лицо через маленькое круглое окошко под самой крышей. Долго не могла сообразить, где находится и как тут оказалась, потом вспомнила и едва слышно застонала. Больше всего в этот момент Джил хотелось опять уткнуться лицом в подушку и проспать до тех пор, пока все не разрешится как-нибудь само собой без ее участия.
Джил вяло чертыхнулась и свесила ноги с широкой лавки, служившей ей кроватью. Ни джинсов, ни футболки с рубашкой поблизости не отыскалось, зато кто-то заботливо оставил рядом с изголовьем тонкую сорочку и длинное платье, похожее на те, которые Джил видела давным-давно в историческом музее. Синяя шелковистая ткань платья на свету отливала серебром и оказалась такой приятной на ощупь, что ее не хотелось выпускать из рук.
— Ладно, — сказала Джил сама себе. — Такие феи гораздо лучше.
Она вспомнила последнюю встречу с вороньей старухой и невольно передернула плечами, почувствовав тень страха, охватившего ее тогда.
В большой комнате с очагами оказалось пусто. Огонь горел, отблески плясали по стенам, где-то под потолком бродили шепотки и шорохи, какие-то дальние отголоски звуков, заблудившееся эхо. Больше здесь никого не было, и Джил вышла наружу.
Между холмов гулял теплый ветер. Он гнул травы и обрывал с высоких стеблей кипрея лиловые соцветия. Юбка Джил сразу пришлась ему по вкусу, и он взметнул ткань, заставляя девушку шагнуть назад в дверной проем.
