— Беги! — тишину прорезал вопль князя.
Он заставил очнуться, подхватить с земли амулет и кинуться прочь.
Увы, на остальных этот крик тоже подействовал. Карлики очнулись и, словно забыв о давешних противниках, кинулись на меня.
Дружинники встали железным заслоном, позволяя отойти, убежать, спрятаться.
Но остановить Лихо оказалось не так просто.
Чудовище взревело и поперло на меня, раскинув руки. Коренастое, похожее на медведя, оно просто отмахивалось от попадавшихся на пути; карлики и люди разлетались в разные стороны. Вот тогда я и поняла, что избитая книжная фраза про сломанные куклы подходит сюда как нельзя лучше.
Все это я додумала, пока летела к кустам. Зареслав пытался заслонить, остановить Лихо, даже остальные воины кинулись на помощь, подставляя тела под удары, только бы отвлечь, не дать догнать.
Скатившись в какую-то яму, я лихорадочно стала распутывать ремешки и веревочки. Главное — привязать амулет в нужно место, правильным узлом и ничего не напутать.
Пальцы дрожали, голова отказывалась соображать, а в глаза словно пыль набилась. А тут еще Лихо почти добралось, и уже тянет ко мне крючковатые лапы.
Между нами встал князь. В крови, подволакивая раненую ногу, сцепив зубы, он врос в землю и поднял потускневший меч. У меня была пара минут, чтобы успеть.
Узлы затягиваться не желали, а кончики ремешков скользили, словно их маслом смазали. Но я справилась! Зубами вцепилась, рванула так, что шея заболела, но — справилась.
Последний узел затянулся, амулет Лиха вплелся в рисунок.
Разноцветные всполохи внутри шара закружились, создавая дивные завихрения. Они напоминали галактики, что танцевали в золотом небе, а потом слились, чтобы появилась сверхновая.
Полыхнуло так, что я ослепла. Чуть позже в темноте запрыгали разноцветные пятна. Они постепенно светлели, и мир вокруг проявлялся, как на старой фотографии.
Лихо каталось по земле, молотя руками и ногами. Карлики убегали, закапывались в гнилую листву и падали, когда их настигали невысокие мужички в странной одежде. Они ловко орудовали дубинками, и, кажется, деревья подчинялись их приказам, высовывая корни, чтобы подставить врагам подножки или лупили ветками, норовя
попасть по глазам.
Лихо вопило так, что уши закладывало. А потом затихло. Его тело темнело, раздувалось, чтобы через мгновение взорваться ворохом перегнившей листвы. Грязно-коричневые ошметки покружились в воздухе и умчались, подхваченные ветром.
— Теперь нескоро вернется! — послышалось довольное.
Я резко обернулась на голос.
Рядом с князем, уперев руки в бока, стояла заведующая. А Зареслав выглядел как напроказничавший школьник, вызванный в кабинет директора. На миг я даже позлорадствовала: а нечего студенток похищать! Но тут же пожалела о таких мыслях, все же он так поступил не со зла. Да и защищал меня, как мог.
— Жива? — расплылась Баба Яга в улыбке. — Напугала ты нас, Антонина Бересклетова. Ну, что, домой?
— А как вы меня нашли? — глупо спросила вместо приветствия, и тут же сама поняла — как. Покров-то сорвали!
— Все потом. Сейчас марш на ковер-самолет, домой пора. А с тобой, князюшка, особый разговор будет.
Зареслав кивнул и вдруг кинулся ко мне, схватил за плечи так, что почудилось — сломал. А он развернул меня и осел, наваливаясь всем весом.
Вскрикнула Баба Яга. Закричали дружинники. А князь лежал на быстро сохнущей земле, а в его спине дрожала стрела.
8.2
Несколько человек кинулись в болото, туда, откуда она прилетела. Остальные — к князю.
Баба Яга властно отодвинула ближайших, опускаясь рядом с Зареславом на землю, и покачала головой.
Мне стало страшно — лица людей посерели, некоторые скрипели зубами в бессильной ярости, почти у всех сжимались кулаки.
— Попробуем, — Баба Яга тряхнула головой, отчего из прически вылетели шпильки и аккуратный пучок рассыпался по плечам длинными прядями. — Ты, девка, давай поближе, а я рану заговаривать стану. Потом на ковер-самолет, да в больницу, там, глядишь, и вытянут.
Пока говорила, успела разрезать на Зареславе рубаху. Коричневое древко дрожало, а там, где оно входило в тело, виднелся венок запекшейся крови.
— Нельзя вытаскивать — кровью истечет, — произнес кто-то.
— И так истечет, — буркнула Баба Яга. — Жила повреждена, все в груди собирается. Вы, молодцы, обломите-ка древко аккуратно, а дальше наша с Тоней забота.
Я не успела ни возразить, ни охнуть, как дюжий дружинник зажал древко у самой раны и резким движением сломал пропитанное кровью дерево. Князь только охнул, да клещом вцепился мне в руку.
— Молодец! Вот так и держись! — подбодрила его Баба Яга и что-то зашептала.
— А оперение-то знакомое, — пробормотал дружинник и тут же втянул голову в плечи, поймав яростный взгляд Бабы Яги. Та привычно перевязывала рану, не переставая бормотать.
По ее сигналу князя устроили на ковре. Зареслав лежал головой на моих коленях, и синие глаза то и дело темнели от боли.
— Уймись, руда непослушная, затворитесь, жилы крепкие… На девять замков затворитесь, девятью ключами замкнутые…
Шепот стал непрерывным, превратившись в монотонное гудение. Ковер-самолет мчался над самой землей, ловко петляя между деревьями. Если приглядеться, можно было увидеть тонкую строчку тропинки.
Ветер бил в лицо, и хотелось думать, что глаза слезятся из-за этого, а не от пережитого ужаса. И не оттого, что я двумя руками удерживала князя, чтобы не повернулся неловко, не загнал стрелу еще глубже. И уж точно не потому, что болит запястье, в которое он вцепился двумя руками.
— Прости, — слишком бледные губы шевельнулись, — не сдержал слово, домой тебя вернут другие. А ведь княгиней хотел сделать.
— Так что мешает? — сама не знаю, кто за язык тянул. Но… сейчас я была готова на что угодно, лишь бы Зареслав выжил. Хватит смертей! Не хочу больше видеть, как умирают люди.
— Неужто… согласна? — на губах князя появилась розовая пена. Он закашлялся.
Баба Яга нахмурилась и зашептала громче. Пальцы двигались с немыслимой силой, связывая в узелки какие-то веревочки, ниточки, вплетая между ними веточки и травинки.
— Правильно, девка. Держи его! Не давай уйти!
— А и согласна! — я уже ничего не соображала. — Сам не передумай.
— Кто же в своем разуме от удачи откажется?
Говорил он тяжело, хрипя и кашляя.
— Молчи! — прижала ладонь к губам. — Мочи. И как поправишься, сдержи слово.
Он не ответил. Смотрел васильковыми глазами и улыбался. И от этого становилось еще страшнее.
