— Поговорить с тобой, — ответила она. — Я хотела… — Она не договорила: нависшая ветка ударила ее в лицо. — Хотела задать тебе парочку вопросов.
Дорога оглушительно расхохотался.
— Гляди но сторонам, а то тебе голову снесет и твой вождь Гай снимет с меня шкуру. — Он едва заметно шевельнул рукой и бросил ей веревку из плетеной кожи, которая повисла в пяти футах от земли. — Иди сюда, наверх.
Амара кивнула и передала поводья своей лошади ближайшему гольдеру. Затем она спрыгнула на землю и побежала, чтобы догнать гарганта Дороги. Схватившись за седельную веревку, она осторожно забралась на спину громадного животного, Дорога взял ее за руку своей громадной ручищей и усадил поудобнее.
— Итак, — пророкотал марат, снова поворачиваясь лицом к дороге. — Я вижу, Бернард съел не тот суп.
— Что? — удивленно моргая, спросила его Амара.
Дорога улыбнулся.
— Когда я был молодым и только взял себе женщину в качестве супруги, я проснулся на следующее утро, подошел к своему костру и поел супа, который там был. Затем я объявил, что это самый лучший суп, какой когда-либо готовила женщина для мужчины. Так, чтобы слышали все в лагере.
— Его сварила не твоя жена? — спросила Амара.
— Точно, — подтвердил Дорога. — Его сварила Хашат. И после нашей брачной ночи следующие семь дней я спал на земле около палатки, чтобы показать жене, что я сожалею.
Амара рассмеялась.
— Представить не могу, чтобы ты такое сделал.
— Я был очень молод, — сказал Дорога. — И очень хотел, чтобы она была со мной счастлива. — Он оглянулся через плечо. — Совсем как Бернард, который желает, чтобы ты была счастлива с ним.
— У нас все иначе, — покачав головой, сказала Амара.
— Иначе. Бернард не знает, что он съел не тот суп?
Она вздохнула.
— Нет, потому что мы не женаты.
— Вы супруги, — фыркнув, заявил Дорога.
— Нет, совсем нет.
— Вы спаривались, — сказал он терпеливо, точно разговаривал с маленьким ребенком. — Значит, вы супруги.
Амара почувствовала, что у нее пылают щеки.
— Мы… ну, да. Это было. Но мы не женаты.
Дорога оглянулся на нее и нахмурился.
— Твой народ ужасно любит все усложнять. Скажи ему, что он съел не тот суп, и покончи с этим.
— Бернард не сделал ничего плохого.
— Это ты съела суп? — спросил Дорога.
— Нет, — в отчаянии сказала Амара. — Никакого супа не было. Понимаешь, Дорога, Бернард и я… мы не можем быть вместе.
— А… — протянул Дорога, с озадаченным видом покачал головой и приложил руку к глазам, изображая повязку. — Я понимаю.
— У меня есть обязательства перед Гаем, — сказала Амара. — И у него тоже.
— А мне этот ваш Гай показался умным человеком, — сказал Дорога.
— Он и в самом деле умный.
— В таком случае он должен знать, что даже вождь не может управлять человеческим сердцем, не может ему приказывать, — заявил Дорога. — Если он в это вмешается, он узнает, что любовь всегда останется любовью, а он может только всех прикончить или отойти в сторонку. Тебе тоже следует это уяснить.
— Что уяснить? — спросила Амара.
Дорога приложил палец к голове.
— Голова ничего не может сделать с сердцем. Твое сердце хочет того, чего оно хочет. Голова должна понять, что она может только убить сердце или уйти с дороги и не мешать.
— Ты хочешь сказать, если я отвернусь от Бернарда, это убьет мое сердце? — спросила Амара.
— Твое сердце. И его тоже. — Дорога приподнял могучее плечо. — Тебе придется сделать выбор.
— Разбитые сердца со временем заживают, — заметила Амара.
Какая-то тень пронеслась по лицу Дороги, и его черты стали казаться крупнее и почему-то печальнее. Он поднял руку и прикоснулся к одной из своих косичек, вместе со своими белыми волосами он вплел в нее тонкие рыжие пряди. Наверно, крашеные, решила Амара.
— Иногда они заживают. А иногда — нет. — Он повернулся к ней лицом и сказал: — Амара, ты получила то, что дано найти не каждому. Те, кто это теряет, с радостью умрут, чтобы снова завладеть этим сокровищем. Не отбрасывай его так легко и бездумно.
Амара ехала молча, раскачиваясь в такт большим, медлительным шагам гарганта.
Ей было трудно понять слова Дороги, ибо еще никто не говорил с ней так о любви. Она, разумеется, в нее верила. Ее собственные родители очень любили друг друга, или так ей казалось, когда она была маленькой. Но с тех пор как ее забрали, чтобы сделать курсором, любовь превратилась в средство для достижения той или иной цели. Единственная любовь, которую мог позволить себе курсор, была любовь к лорду и королевству. Амара знала это с тех самых пор, как закончила обучение. Более того, свято верила в это.
Однако за прошедшие два года многое изменилось. Она изменилась. Бернард стал для нее не столько человеком, имеющим огромное значение, сколько частью ее существа, частью мыслей, как дыхание. Еда и сон. Он одновременно был с ней и не был, она остро ощущала, когда его не оказывалось вблизи, и испытывала чувство, будто становится целой, когда он находился рядом.
Для такого сильного человека он был очень нежным. Когда его руки, его губы касались ее, он вел себя так, словно боялся, что она разобьется на крошечные осколки, если он прижмет ее чуть сильнее. Их ночи были и оставались наполненными ослепительной страстью, ибо он был невероятно терпеливым любовником, получавшим настоящее удовольствие от того, как она отвечала на его ласки. Но лучшими были тихие часы после занятий любовью, когда он прижимал ее к себе и они, уставшие и довольные, засыпали вместе. Она лежала в его объятиях и забывала обо всех заботах, печалях и бедах. Она лишь чувствовала себя прекрасной, желанной и в полной безопасности.
В полной безопасности. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки и прогнать слезы. Она прекрасно знала, как на самом деле этого мало в мире. Знала, сколько самых разных опасностей угрожает королевству — и одна-единственная ошибка может стать роковой. Она не могла допустить, чтобы чувства помешали ей принимать правильные решения.
Даже если ей этого очень хочется.
Она курсор. Она поклялась в верности Короне, она служит Алере, ей доверены ее самые страшные тайны, которые она должна охранять от вероломных врагов королевства. Долг требует от нее жертв, чтобы другие могли чувствовать себя свободными и в безопасности. Она уже давно отказалась от спокойной жизни. А теперь долг требует, чтобы она отказалась и от любви.
А требует ли он этого?
— Я подумаю над твоими словами, — тихо сказала она Дороге.
— Хорошо, — ответил он.
