Тишина этого места совсем не угнетала, молчание моего спутника тоже. Так и должно быть на кладбище. Это — то место, где люди, наконец, отдыхают от трудностей и проблем жизни. Их больше ничего не беспокоит.
— Знаешь, я помню, как мы качались на качелях вместе. Она всегда взлетала выше, чем я, а я все равно пыталась… Каждую неделю мы ходили в парк и взлетали до неба под звук скрипящего железа. Там была карусель и развалины недостроенного кирпичного дома. Все дети скапливались именно там, а качели чаще всего пустовали. Она как-то предложила мне покататься на карусели, но я отказалась. На качелях мы были вместе. На карусели так бы не получилось…
— Мне очень жаль, Анжелика. — теплая ладонь легла поверх моей руки.
— Мне тоже. Я ведь больше не приеду сюда. Этот город ассоциируется у меня только с плохими воспоминаниями.
— Человеческая память очень выборочна и умна. Мы чаще всего избавляемся от плохого. Нет, не забываем вовсе, но прячем далеко-далеко, как можно глубже, чтобы не вспоминать. Такие события сереют со временем и становятся не такими значимыми. Если бы человек помнил абсолютно все, то поверь, давно бы уже сошел с ума на фоне постоянной нервозности и расстройств.
— Очень хочется верить, что это правда. — поднялась, чтобы попрощаться навсегда.
Присев на корточки, достала из сумки открытую пачку сигарет. Она курила. Давно и по многу. От этого и умерла. Странная русская традиция — оставлять на кладбище сигареты для тех, кто курил при жизни. Странная, но неизменная… Пачка и зажигалка спрятались под венками поближе к земле. Эрик ничего не спрашивал, хоть и был удивлен моими действиями.
— Поехали. Нужно заехать домой и к нотариусу.
— У твоей мамы было завещание?
— Да. Она составила его в тот же день, когда мы переехали в Престон.
— Хочешь вступить в права?
— Хочу написать доверенность поверенному. Он продаст дом Мистеру и Миссис Холли, а мне перечислит деньги. Не хочу задерживаться здесь надолго.
— Твое право…
В доме я попросила Эрика подождать меня в холле. Мне необходимо было кое-что забрать из своей комнаты. Кое-что очень важное и дорогое сердцу. Совершенно пустая спальня — отчим распродал абсолютно все, даже шторки на окнах. Его обяжут возместить утраченное, да только не в деньгах счастье. Открыв кладовку, нащупала край оргалита. Окрашенный картон, прибитый маленькими гвоздиками, поддался напору ногтей и отошел от стены. Мой маленький тайник никто так и не нашел. Я боялась потерять последнее…
Вытащив серебристый кейс, не знала, куда его засунуть, но смекнув, высыпала все вещи из рюкзака. Я взяла его, чтобы воспользоваться вещами в туалете, но выходит, мой мозг куда умнее, чем его носительница. Пыхтя как ежик, с трудом, но запихала железного монстра, а по бокам от него расположила вещи и средства гигиены. Кажется, черные дни неминуемо следуют за мной, нагоняя с каждой секундой все больше и больше. Кейс предназначен именно для них. Я в любом случае выкарабкаюсь, иначе, я не Анжелика Гиш.
Ехали по дороге в тишине, а я все больше замыкалась в себе, прижимая рюкзак к груди обеими руками. Есть не хотелось, но Эрик все же остановился у одного из кафетериев, чтобы заказать «чего-нибудь пожевать». Подавленное состояние разрасталось. Смерть отца я переживала также. Без слез, без истерик. Не могла плакать. Даже одну единственную слезинку выдавить не могла. Любила, очень любила, и буду любить, но больше не приеду. Этот этап закончился вместе с Контом. Впереди ждет другая жизнь. Правда, неизвестно, лучшая ли?
— Держи! — передал мне в руки большой пакет с горячей картошкой фри, но ни вид, ни запах не будоражили.
Так и держала в руках, пока набирали скорость и уносились по трассе. Меньше трех часов и Глазго встретит нас. Наверное, лучше вздремнуть, чтобы переждать это время. Серые тучи за стеклом, что клубились в затемненном небе, будто опускались все ниже, задавливая своими объемами необъятные просторы. Первые мелкие капли разбивались о стекло, стекая, создавая виляющие дорожки. Они быстро переросли в ливень. В тот самый ливень, что смывает все. Тот самый ливень, под который хочется встать, раскинув руки в сторону, и поднять лицо ему навстречу.
— Так! Все! Я так не могу! — притормозил у края дороги, включая аварийники. — Выходи!
— Ты совсем того? Там же ливень!
— Выходи из машины или я тебя сам вытащу!
— Ок. Поймаю попутку…
— Рюкзак оставь, а то промокнет. И не придумывай глупости. Я не собираюсь тебя здесь оставлять.
Вышел первым, окунаясь в холодные капли. Я последовала за ним. Одежда и волосы промокли тут же. Вода стекала по лицу безумным потоком, соскальзывая с подбородка струей. Белье неприятно липло к телу, но это казалось маловажным. Машины проносились мимо, а я уже шла к мужчине, чтобы спросить, что за бредовая идея заползла к нему в голову.
— Пойдем подальше. — Эрик протянул мне руку, и я нехотя вложила в его ладонь свои пальцы.
Отошли недалеко. Всего с десяток шагов. В кедах хлюпало. Поскальзывалась на траве, но мужчина крепко держал, не давая упасть.
— Все. Достаточно. А теперь кричи.
— Зачем? — совсем не понимала его.
— Закричи так сильно, как только можешь.
— Зачем?
— Ты должна освободиться. Ты спокойна внешне, но я отчетливо ощущаю, как эмоции скапливаются в тебе. Закричи и тебе станет легче.
— Это бред.
— Мы не двинемся дальше, пока ты не сделаешь то, что я прошу.
— Но я не хочу!
— Хочешь и должна! Это легко, смотри. — он набрал полную грудь воздуха и закричал так громко, что мне пришлось закрыть уши мокрыми руками.
Неприятное ощущение. Смахнув назойливые капли с лица, уставилась на него, ожидая продолжения.
— Я все, теперь ты.
Сложив руки на груди, смотрела по сторонам и пыталась решиться на такой неординарный поступок. В конце концов, мы стоим не в центре города, и людей вокруг нет. Закрыв глаза, цокнула языком, но все же открыла рот, из которого тихонько прозвучало:
— Ааа.
— То есть ты не хочешь попасть в Глазго в ближайшие часы?
— Но я же прокричала! — натурально возмутилась, собираясь вернуться к машине.
Надо ему, пускай сам стоит и орет.
— Анжелика, я прошу тебя, крикни со всей силы. Это ведь не сложно.
Уже замерзла, впитывая в себя ливень. Ладно, всего один раз.
Глубоко вдохнув, на секунду задержала влажный воздух и закричала что есть мочи. Кричала долго, жадно хватая воздух. Голос с каждым разом звучал все громче. Ногти впивались в ладони, а глаза резало от непролитых слез. Кричала, выплескивая все, что накопилось — Конт, смерть мамы. Вскоре к дорожкам ливня добавились и мои — солоноватые. Силы истекали вместе с голосом, истончались вместе с напряжением. Ноги ослабели, и я рухнула на колени прямо в мокрую траву. Свобода проникала в кровь, расстилалась светлым ковром. Так лечится душа. Так ее нужно было лечить и раньше. Тогда бы затвердевших рубцов образовалось куда меньше…
