— Заключенному доставляет больше психологических мук тот факт, что он он не может заснуть сам, без каких-либо приказов, — сказал Мастер Йода. — Поверь мне, ты еще ничего не видел. Мы оставляли заключенных раздетыми под душем на несколько дней, где они ели и испражнялись, — продолжил он.
Другие охранники рассказывали мне о других пытках, о которых я предпочел бы не знать.
Мне разрешалось говорить три фразы: «Да, сэр!», «Мне нужен мой следователь!» и «Нужен врач». Порой вся команда охранников вламывалась ко мне в камеру, вытаскивала меня, приставляла к стенке и выкидывала все, что было в камере, крича и оскорбляя меня, чтобы унизить. Это еще не все: меня лишили всего, что нужно заключенному, кроме матраса и маленького тонкого старого одеяла. В течение первых недель у меня также не было душа, возможности постирать одежду, почистить зубы. У меня чуть не завелись вши. Мой запах сводил меня с ума.
Никакого сна. Водная диета. Каждое движение за дверью заставляло меня вскочить в военную стойку, сердце колотилось. Аппетита просто не существовало. Каждую минуту я ждал следующую пытку. Я надеялся, что умру и отправлюсь в рай: неважно, насколько я грешен, эти люди не могут быть милосерднее Бога. Неизбежно мы все предстанем перед Господом и будем просить прощения, признавая все наши слабости и грехи. Я едва мог вспомнить какие-либо молитвы, все, что я мог сказать, это: «Прошу, Боже, смягчи мою боль…»
У меня начались галлюцинации, и я слышал голоса, ясные как день. Я слышал, как моя семья беседует, но не мог присоединиться к ним. Я слышал, как читают Коран небесным голосом
[113]. Я слышал музыку своей страны. Позже охранники стали использовать эти галлюцинации и говорить смешными голосами через трубы, призывая меня к нападению на охранников и попытке побега. Но они не повлияли на меня, хотя я им и подыгрывал.
— Мы слышали кого-то, возможно, джинна! — часто говорили они.
— Да, но я его не слушаю, — отвечал я.
Тогда я осознавал, что был на грани потери разума. Я начал разговаривать сам с собой. Хотя я и пытался изо всех сил убедить себя, что нахожусь не в Мавритании, что я далеко от семьи, что я никак не могу слышать их, я все равно слышал голоса, постоянно, днем и ночью. Ни о какой психологической помощи даже речи не шло, да и вообще о любой медицинской помощи, кроме визитов того ублюдка, которого я не хотел видеть.
Я не мог найти выход самостоятельно. Я не знал, день на дворе или ночь, но предположил, что была ночь, потому что водосток был довольно темным. Я собрался с силами, попытался угадать, где кибла, встал на колени, и начал молиться Богу. «Прошу, наставь меня на путь. Я не знаю, что мне делать. Я окружен беспощадными волками, которые не боятся Тебя». Пока я молился, я расплакался, хотя и приглушенно, чтобы охранники не услышали. Вы знаете, что есть серьезные молитвы, а есть ленивые. Жизнь научила меня, что Бог всегда отвечает на твои серьезные молитвы.
— Сэр, — сказал я, когда закончил молиться.
Один из охранников в маске для Хэллоуина подошел ко мне.
— Что? — сухо и холодно спросил охранник.
— Я хочу увидеть «капитана Коллинза». Не сержанта. Мне нужен главный, — сказал я.
— Ты имеешь в виду мистера Зулея? — Упс, охранник только что совершил огромную ошибку, раскрыв мне настоящее имя «капитана Коллинза». На самом деле я уже знал это имя, потому что когда-то давно видел его на одном из документов сержанта Шэлли, и если вы можете сложить два и два, то загадка легко разгадывается
[114].
— Да, я имею в виду того, кто принимает решения, не сержанта. — Я действительно хотел поговорить с кем-то, кто, вероятно, поймет меня, а не с сержантом Шэлли, который едва ли что-то понимал. Но мистер Зулей не пришел. Вместо него я увидел сержанта Шэлли.
— Ты просил о встрече с «капитаном Коллинзом»?
— Просил.
— И ты просил, чтобы меня здесь не было?
— Просил.
— Что ж, я работаю на «капитан а Коллинза», и он прислал меня к тебе, — сухо сказал сержант Шэлли.
— Хорошо, мне нетрудно сотрудничать с вами так же, как я сотрудничал бы с «капитаном Коллинзом». Тем не менее я бы также попросил женщину-штаб-сержанта принимать участие в допросах, — сказал я.
— Не я принимаю такие решения, но полагаю, что с этим проблем не будет, — сказал он.
— Я умираю от голода, я хочу, чтобы вы сказали охранникам дать мне немного поесть.
— Если начнешь сотрудничать, получишь больше еды. Я приду немного позже, чтобы допросить тебя. Но хочу сказать, что ты сделал правильный выбор.
Признания как бусинки в ожерелье: если одна падает, остальные падают за ней.
Если говорить откровенно, здесь я рассказываю о многих вещах, которые укрывал из страха. Я не мог найти места, где я могу спокойно обсудить свое дело в расслабленной обстановке. Мне было не в чем сознаваться, и именно на этом я застрял со своими следователями. Из разговоров с ФБР и Министерством обороны я прекрасно понимал, что обо мне думает правительство.
— Мы знаем, что ты прибыл в Канаду, чтобы спланировать атаку на Соединенные Штаты, — сказал сержант Шэлли.
— И в чем заключался мой злобный план?
— Может, не именно навредить США, а атаковать Си-Эн Тауэр в Торонто? — сказал он.
Я подумал: «Этот парень сумасшедший? Я никогда не слышал про такую башню».
— Вы осознаете, что, если я признаюсь в таком преступлении, мне нужно будет вовлечь других людей! Что, если окажется, что я обманул вас? — ответил я.
— И что?.. Мы знаем, что твои друзья плохие, так что, если их арестуют, даже если ты врешь про Ахмеда Лаабиди, нам будет все равно, потому что они плохие.
