Но это уже ни в какие ворота… заниматься онанизмом в душе, думая о девушке из прошлого. Никогда себя настолько жалким и убогим не ощущал. Нужно срочно бабу найти. Любую. С этим никогда проблем не было, вот только после мясорубки, через которую прошел позабыл, кажется, даже как разговаривать с женщиной. Да и желания болтать никакого нет. Разве что с Мотыльком… Интересно, выслушает она меня теперь? Или все еще ненавидит и будет отгораживаться стеной? Черт, я ведь ничего даже понять не успел, так неожиданно все произошло. Штаховский, сука, заплатит мне за сегодняшний взрыв из прошлого. Если бы я мог подготовиться. Обдумать… Нет, я все-таки жалкий тип — что толку заниматься сожалениями и поиском виноватого. Я все еще не переболел, хочу Мотылька, до одури, до рези в легких. Значит, нужно вернуть ее. Заставить выслушать меня. Хотя бы узнать, что чувствует. Может уже встречается с кем-то. Не могла же такая красавица сидеть и ждать меня, все эти годы. Своего принца… Когда-то она меня так называла… Только ей позволял. Мне нравилось быть для нее принцем. Я хотел подарить ей сказку. Весь мир к ногам бросить. Наверное, это и есть любовь. Только вот такой диагноз никто не ставит, ты сам должен распознать, почувствовать. А если не понял вовремя — тебя ждет такое вот разочарование, падение в грязь, откуда уже не выбраться. Не успел признаться в ошибках, вымолить прощение. Не успел сказать люблю. Приговорен и отправлен пожизненно нести этот крест. Потому что был слишком самонадеян. Не ожидал, что Мотылек настолько суровый приговор вынесет. Думал, простит и все забудется.
Холодный душ не помог, я все еще горю. Вытираюсь наскоро полотенцем, выхожу в комнату. В шкафу полно шмоток, но почти все мне впритык. Вроде не растолстел за эти годы, но похоже подрос. Рукава рубашки тесны, штаны подошли только спортивные, те что раньше велики мне были на два размера. Брожу по дому, вспоминая как любил раньше это место, сколько классных летних каникул провел здесь с родителями, друзьями. И с Василиной, однажды… Почему везде мне мерещится? Через каждую мысль в голову приходит как наваждение? Почему с ней не так? Холодная, равнодушная, она меня хоть иногда вспоминала за эти годы? Видимо, нет. Раз даже с Якобом подружилась. Значит прошлое для нее не имеет значения. Все стерто. Я — стерт.
Захожу в комнату старшей сестры и не могу поверить своим глазам… На стене висит фотография Мотылька. Ни за что бы не узнал, если бы не встретил ее на злосчастном приеме у Якоба. Это она и в то же время нет. Изумительно красивая. И такая чужая, далекая. Неприступная богиня.
Надолго зависаю в комнате сестры пялясь на фото Василины, пытаясь понять, как же все смогло так перевернуться, буквально с ног на голову. Теперь я нищий, а она — принцесса. Снова погружаюсь в воспоминания, пока меня не выдергивает из них голос Таисии.
Спускаюсь на кухню узнать, что ей нужно от меня. И когда все-таки оставит в покое. Сестра суетится возле плиты, запахи — обалденные. Рот наполняется слюной.
— М-м-м, сестренка, как вкусно пахнет, — сажусь за стол возле окна. — Решила меня побаловать?
— Ага, а то худющий, на лице вон одни глазюки остались.
— Да я еле влез в старую одежду, и то в ту, которая раньше велика была.
— Ты подрос, это да. Стал крупнее, мускулы вон сплошные. Но щеки впалые, синяки под глазами… Откормить тебя не помешает.
— Прости, что я уже не тот пухлощекий малыш, каким меня запомнила, сестренка, — улыбаюсь.
— Очень жаль, — вздыхает Таисия. — Ладно, мой руки, сейчас борщ налью.
Покорно иду в ванную, возвращаюсь, сажусь за стол. Передо мной уже стоит ароматная тарелка борща. Но что-то заставляет меня спросить, прежде чем взять ложку.
— Я видел фото в твоей комнате. Значит, вы с Василиной общались все это время? Почему ты не сказала?
— А что бы это изменило, Артур?
— Не знаю. Возможно, мне было бы интересно, хоть иногда получать весточку о ней.
— Скажу тебе честно, — вздыхает Тая и садится за стол напротив меня. — Я очень винила себя, и до сих пор виню… За ту постановку. «Ромео и Джульетта». Мне кажется именно я спровоцировала то, что между вами произошло. Вы перенесли чувства из спектакля в реальную жизнь. Но были слишком юны для таких серьезных отношений. По сути, на моих глазах разыгралась та же драма, что и в пьесе. Только вы, слава богу, оба живы.
— Ты слишком драматизируешь, — говорю ворчливо, зачерпывая из тарелки борщ. — Очень вкусно, ты волшебница, сестренка. Соскучился по твоим блюдам. Еще бы и пирожков напекла… Помнишь, как раньше? Лето, вечер и твои пироги с капустой.
— Напеку, обещаю. Я до понедельника свободна, с тобой поживу. Но позволь все же мысль закончу. Тогда, в школе, вам было очень рано начинать историю любви. Но к сожалению, удержать подростка нереально. А мы и не пытались. Все думали, что это игры, ничего серьезного… Сейчас, понимаю, что даже у тебя глубокая травма осталась. А что тогда о Василине говорить?
— Я ведь только спросил, почему скрывала что общаетесь. А ты целую демагогию развела. Не переживай, я давно переболел Василиной и больше не потревожу.
— Уверен? Обещаешь? — с надеждой спрашивает сестра.
— Ух, да ты меня прямо монстром выставляешь. Так за нее трясешься.
— Нет… Лишь хочу покоя, вам обоим.
Глава 21
POV Василина
Первое время, после побега в родной город, мне было настолько одиноко и горько, несмотря на вполне достойно сданные экзамены — хотя от меня ожидали большего, и на заботу Даши, ее семьи, что я сделала глупость… Точнее — татуировку. Никогда не думала о таком, а тут, тоска, жизнь вдалеке от семьи, смена имиджа — я стала, пусть хотя бы внешне — плохой девочкой. А у таких обязательно есть тату. Место на теле выбрала такое, чтобы никому не видна была. Мне не нужно было смотреть на нее, достаточно знать, что она есть, иногда касаться ее.
Молодая женщина, хозяйка тату салона, куда я обратилась, сама вся была сплошь покрыта рисунками. Я потрясенно уставилась на нее и не сразу расслышав вопрос.
— Где колоть будем, детка?
— Что? — переспрашиваю потрясенно. — Я пришла татуировку сделать…
— Так и я об этом, девочка. Ты хоть знаешь, как это делается?
— Нет…
— Смешная. Готова к боли?
— Нет… Да… мне все равно.
— Ну залезай давай, на кресло. Решила где?
— Ну… я думаю… — мне неловко произнести, даже не знаю, как толком называется это место, возле линии бикини, где выступают тазовые кости. Просто показываю пальцем. Но видимо, мастер стольких чудиков повидала… Никак не реагирует ни на мое смущение, ни на тупость. Только кивает.
— Угу, поняла. Справа, значит. Хорошо, рисунок выбрала?
— Вот эскиз. Я сама нарисовала…
— Отлично. Снова бабочка. Оригинально, — ухмыляется.
— Это мотылек… — возражаю слабо. Наверняка в глазах этой женщины выгляжу глупой наивной малолеткой, которая выбрала пошлое тату. Плевать. Какое мне дело, что думает обо мне женщина, сама сплошь изрисованная рисунками да иероглифами? И все равно неловко. Я приоткрыла этому случайному человеку частичку души, только произнеся слово «крылья». С недавних пор оно имеет особое значение в моей жизни. То, чего я навсегда лишена. Это слово всегда будет означать для меня боль…
