— Больше никаких штучек, — предупреждаю два сдерживая ярость.
— Угрожаешь? А то что? Ну давай, придумай. Это ТЫ на меня, Штаховский, работаешь.
— Угрожаешь? — усмехаюсь, пародируя Лизку. Наши лица вплотную друг к другу. Белоснежка облизывает губы и смотрит на мои. С вожделением. Вот сука. Ненависть вспыхивает мгновенно, хочется обхватить и сдавить тонкую белую шею… Может и правда, глубоко внутри я больной на голову маньяк? Хорошо скрывающий свои эмоции? Но сейчас почти потерял самообладание. Ненавижу, когда контроль ускользает. А сейчас он определенно не у меня.
Открываю рот, чтобы сделать последнее предупреждение и в этот момент Белоснежка меня целует. Глубоко. Страстно. С языком.
Первый порыв — отшвырнуть от себя. Я в бешенстве. Нельзя позволять девчонке играть со мной как с игрушкой. Все это мелькает в сознании… А потом цунами вожделения сметает все здравые мысли.
Хватаю сучку под мышки. Притягиваю ближе, вынуждая почти на цыпочки встать. Чувствую дрожь в ее теле, когда перехватываю инициативу и глубоко погружаю язык ей в рот. Она явно не ожидала такого развития событий.
Но мне надоели эти игры. Это довольно непросто — целоваться на глазах у кучи народу. При этом стараться выглядеть влюбленной парой — раз уж Брейкер так хочется, а в глубине души кипеть от ярости. И в то же время желания. Не позволять, давить в себе мысли о том, насколько мягкие и нежные у девчонки губы, и с какой готовностью они раскрылись мне навстречу.
На минуту мир перестал существовать. Все тревоги и сожаления отступили, прошлое забылось. На эти мгновения — только мы двое центр мироздания. Волнующий цветочный запах, исходящий от волос Леа, ее трепещущее тело, прижавшееся ко мне, вкус ее губ — ничего лучше в своей жизни я не испытывал. Рот Лизки оказался теплым и сладким, на мгновение мелькнула мысль что я бы хотел весь вечер ласкать его своим языком. Не прерываясь. Пока не попросит о большем.
Но это табу. Нельзя позволять подобным мыслям завладеть разумом. Это путь в бездну. Поэтому, отстраняю принцеску. Легкий вздох и влажные разомкнутые губы… Малышка одурманена и разочарована. Отступает на шаг и обхватывает себя руками. Черт, что я творю? Но Лизка разве оставила мне другой выход?
Опять же, чтобы не вызывать вопросов кладу руку на плечо Брейкер. Типа все супер и мы — счастливы. Многие взгляды гостей направлены на нас.
Радует в этой ситуации только одно — родителей нет. Даже представить не хочется их реакцию. Хотя, возможно при них Лизка бы на такое не решилась. Только Таисия с подругой… Знакомое лицо — хозяйка агентства, где работала Скорос. С любопытством на нас поглядывают. А вот Анжелика — вскакивает с дивана и убегает.
Еще одно разбитое сердце на моей совести…
К нам направляется Таисия.
— Якоб, мне твоя мама только что звонила…
— Скоро они?
— Нет, — мотает головой Бурмистрова. — На улице буря настоящая. Все замело — еле доехали до своих друзей. Повезло, что в сугробах не застряли. Так что они там на ночь остаются. И завтра… неизвестно во сколько вернуться. Понимаю, ты на такое не рассчитывал. Ольга просила меня извиниться перед тобой.
— А чего сама не позвонила?
— Телефон сел, она у друзей взяла. Твой номер на память не помнит.
— Ясно. Ну застряли, что поделать, — решаю смотреть на все философски.
— Да, я тебе сейчас комнату подготовлю. То есть вам…
— Нет, нам от… — начинает было Лизка, но я перебиваю ее.
— Да, супер, большое спасибо. Жутко спать хочу.
— Еще не открывали подарки, и торт, и танцы. Не рано вам еще на боковую, — улыбается Тая.
— Наплясались уже, спасибо, — вечер под прицелом любопытных глаз вымотал меня.
Возможно, зря не позволил Лизке раздельные комнаты просить. Может потому что хотел, чтоб под наблюдением была. А может — назло, за поцелуй отомстить. Причин — полно, перечислять задолбешься.
По итогу — ночуем вдвоем в одной комнате, в гостях у Бурмистровых. Если бы я знал, чем этот Новый год закончится… точняк предпочел бы остаться в одиночестве, дома.
Глава 8
POV Леа
Просторная спальня, куда вхожу следом за Якобом, выдержана в светлых тонах — сочетание белого со слоновой костью. Обстановка вполне современная, исключение составляет лишь массивный шкаф, занимающий одну из стен. Окна затянуты жалюзи, отбрасывающие полосатую тень на огромных размеров кровать. У меня пересыхает в горле при взгляде на нее. Только сейчас понимаю, насколько вляпалась со своей ложью насчет пары. Вот ведь дура. Зачем влезла? Истинная пара, идеальная пара. Целый вечер в голове эти словечки крутила, ехидничала про себя, стебалась… Чтобы не психануть, наблюдая как на Штаховском Лика Бурмистрова чуть ли не висит. Буквально пожирает глазами.
Спальню нам показала Таисия — всех гостей устраивали на ночлег, уехать сегодня никому не удастся. Мне нехорошо, от перспективы провести ночь с Якобом наедине, противно сосет под ложечкой. Пытаюсь глубоко дышать, чтобы не показать насколько сильно нервничаю. Хмурый вид Штаховского только усугубляет мое волнение. Якоб выглядит так, словно его определили ночевать в зоопарк, в одну клетку с ядовитой гадюкой. Так он обо мне думает. Такой видит. Наверное, имеет право.
Зачем я все время цепляю его? Почему не могу промолчать, сойти, блин, за умную? Почему всегда бросаюсь обнаженной душой на его шипы? Зависимость сродни мазохизму. Которую и рада бы вытравить, да не могу.
Но уже ничего не повернуть вспять, да и гордость не позволяет пойти на попятный и умолять Якоба вернуться в гостиную, покаяться перед хозяевами и попросить отдельную комнату. Интересно, у Штаховского те же мысли? Или ему абсолютно плевать, есть я здесь или нет?
Перед Таисией держу лицо, демонстрирую улыбку в тридцать два зуба, склоняю голову к Якобу… Но стоит нам остаться наедине — вся моя бравада улетучивается. Стою на пороге комнаты, застыв как статуя, и пялюсь на кровать.
Якоб проходит первым, выключает большой свет и включает торшер. Теперь комната освещена совсем слабо, но я благодарна за это, хоть и не знаю причины, по которой Штаховский так сделал. Не знаю что делать, как вести себя. Подхожу к окну, смотрю на белые хлопья снега, густо валящие сверху. Буря почти стихла, но выбраться из этого дома даже завтра будет, наверное, затруднительно. Якоб подходит ко мне, и молча встает рядом, тоже смотрит в окно. А я на его профиль смотрю, такой невероятно притягательный для меня, отблески торшера освещают его неясными полутонами и как завороженная наблюдаю, пока не одергиваю себя.
— Что теперь будем делать, малышка? — вздыхает Якоб. Он словно и не ко мне обращается. Слишком мягко. Почти нежно. Но даже чувствуя, что думает о другой, таю от его голоса — так редко бывающего нежным.
Штаховский отходит от окна к столику, на котором стоит пара графинов.
