Когда выхожу обратно в комнату — зуб на зуб не попадает, но зато стояк немного прошел. Белоснежка уже в постели — в одеяло закуталась, только светлая прядь торчит. Боится, дурочка, понимает, что плохо вела себя. Заслужила по попе…
Так. Стоп. Опять возбуждаюсь, мать ее…
Ложусь рядом, набрасываю покрывало. Но сна — ни в одном глазу. Надо свалить из комнаты. Зачем себя мучаю? Потому что Лизка в ванной ночевать предложила, а меня задело? Меня почему-то ее испуг, это тельце, закутанное в одеяло, трогает до глубины души. На людях охотница строптивая, а наедине — маленький испуганный кролик.
Этот кролик не спит — лишь притворяется. Прислушиваюсь к ее дыханию, и понимаю, что оно напряженное, учащенное. Девчонка возбуждена — в этом почти не сомневаюсь. И мне сносит крышу. Разворачиваю ее к себе, нависаю сверху. Так и есть, в глазах лихорадочный блеск, щеки горят. Наклоняюсь, кайфуя от ощущения ее нежного дыхания на своем лице. Улавливаю аромат духов, исходящий из ложбинки меж ее грудей, которых мне нестерпимо хочется коснуться. Понимаю, что не могу справиться с собой. Крышу снесло напрочь, на все абсолютно похеру. На внешние запреты, и на свои, внутренние.
— Два правила. — хриплю ей в лицо. — Ты не касаешься меня. Подними руки и положи на спинку кровати. Вот так, умница, — втягиваю в себя воздух, непередаваемый, удивительно притягательный запах Белоснежки. Она пахнет подснежниками, морозной свежестью и сладкой ванилью. Она пахнет невинностью, но сейчас я отбрасываю от себя это слово, как ядовитую гадюку. Я хочу забыть его. Уничтожить. Меня потряхивает от вожделения, от безумной потребности хоть на минуту забыть, что она запретный плод. Представить, что моя. От этого срывает напрочь башню.
— Второе — ты не сдерживаешь себя. Кричи. Хочу, чтобы ты кричала.
Это помешательство. Бред. Я ее телохранитель, и Герман меня живьем в могилу закопает, ему это раз плюнуть. Но я как одержимый кобель все равно залезаю на эту суку. Которая наверняка специально меня провоцирует. Весь вечер провоцировала. Хочет уничтожить меня, за то что не целую следы ее ног. Такие понимают лишь поклонение и благоговение. Только дай повод — и она растопчет, уничтожит меня. Но прежде возьму хоть частичку этой суки, заставлю извиваться под собой, умолять…
На Белоснежке лишь нижнее белье, расстегиваю лифчик и скольжу жадным взглядом по ее телу, впитывая взглядом нежное лицо и шею, соблазнительные груди, тонкую талию, плавный изгиб бедер. Касаюсь живота. Член уже дубовый, яйца ноют, умоляя о разрядке. Разрываю тонкую ткань трусиков, касаюсь самого интимного места Белоснежки. Мокрая, как и раньше, когда касался ее. Возбужденная, дрожащая. Как тут устоять? Нереально. Хочу затрахать до смерти, клеймо на ней выжечь, что я…
И тут возвращается сознание невозможности и недопустимости происходящего.
А еще проклятая мысль, колом засевшая в сознании — может она и не девственница вовсе. Папе соврать легко — не гоняет он ее каждый месяц к гинекологу. Я должен знать. Касаюсь рукой обнаженного лона. Гладкое, идеальная эпиляция, ни волоска. Как у ребенка… И снова долбит воспоминание, как несколько лет назад ее там касался. Сладкая пятнадцатилетняя нимфетка. Еще тогда залип на ней, очень много ночей преследовали воспоминания, дрочил, представляя, как беру ее прямо там, в клубе, только придурка Глеба старался вычеркнуть, удалить, точно не было его никогда. Хотя если бы не этот урод — ничего бы ни жизнь не позволил себе.
Но сейчас она взрослая, давно совершеннолетняя, созревшая. И распалена настолько, трудно поверить, что девственница. Нееет. Не похоже.
И это убивает меня, ни о чем другом не могу думать. Я должен прикоснуться к ней. Помочь нам обоим сбросить это сводящее с ума наваждение.
Когда запретил ей прикасаться в топазовых глазах появилась боль. О чем подумала эта дуреха? Что мне неприятны ее касания? Боже, помоги мне. Как бы я хотел, чтоб это было так. Но все ровно наоборот.
Если коснется меня — сорвусь. Не смогу устоять за разрешенной чертой. А должен.
Нежная плоть очень влажная, дотронулся — и как теперь руку убрать? Ласкаю осторожно и она выгибается струной от моих прикосновений, окончательно вынося остатки разума.
Я должен проверить, убедиться.
Погружаю палец в ее лоно, молясь чтобы там не было проклятой плевы. Это бы все так упростило. Никаких тебе сомнений. Всю ночь тогда с девчонки не слезу, выебу по полной — она с детства на это нарывалась. Хотела меня. И я до одури хочу. Сейчас, в этот момент понимаю, что именно ее. Как одержимый. И тут пальцем нащупываю проклятую преграду. Все равно что ледяным душем окатили. Я уже представил, как имею строптивую сучку во всех возможных позах. Придумал и поверил. Но она девочка. Это не миф для папочки, теперь точно знаю. Только от знания этого меня расплющило точно блоком бетонным. Аж выть охота от безысходности.
Я все равно могу взять ее. Пусть это не будет ночь безумного секса. Девственнице такого не выдержать, понятно. Но хотя бы пару раз… Я могу… возбудить ее как следует. Ей не будет больно…
Нет. И не папашка-цербер меня останавливает. Не страх. Не сочувствие. Удивительно, но понимаю, что я сам. Точняк, мазохизм, чтоб его. Но понимаю, как бы паршиво не было, сегодня я Белоснежке ее сокровище не порву.
Меня ломает от этого решения. Наизнанку выворачивает.
Но и оторваться от сладкой принцессы выше моих сил. Ничто не заставит сейчас убрать руку от лона, которое ласкаю. А она извивается под моей рукой. Отпускает руки, которые снова и снова приказываю вернуть на место. Не потому что не хочу ответной ласки. Потому что не этого мне уже не выдержать. Дотронется — и последние ошметки самообладания снесет нахер. А я решил проверить себя сегодня на выносливость и волю. Приказал сам себе — что бы ни случилось, малыш девственницей останется. Не хочу чтобы вот так, в чужом доме, на чужой постели. Нам нужно для начала разобраться… Увезу ее от папки, не знаю как и куда. Отпустить уже не смогу. Да и она вряд ли сопротивляться будет. Надо только эту ночь пережить.
Но как пережить ее нежность, податливость, изгибающееся тело, реагирующее на каждое мое прикосновение. Нас бешеный ураган закрутил. Слепил намертво. Не могу оторвать взгляда от нее. Сердце бешено стучит, из груди рвется. Как же она невероятно прекрасна, чувственна. Ее кожа стала липкой от пота, блестит точно серебристая роса. Хочется облизать ее с ног до головы. Хочется проникнуть в каждую сладкую дырочку, везде попробовать эту малышку. Никогда и ни одна женщина так сильно не заводила меня.
На последнем пике, когда уже ничего не соображаю, она все же кладет свои маленькие нежные ладони мне на плечи. И мне окончательно сносит крышу. Беру сладкую ладошку и прижимаю к члену. Восхитительно, невообразимо приятно. Стискиваю зубы, сдерживая стон. И в этот момент Белоснежка кончает, извиваясь в агонии оргазма. Присоединяюсь к ней, корчась от наслаждения и муки, напрягаясь каждым мускулом. Мне нравится видеть свою сперму на ней. Я пометил эту принцессу. Никогда не делал ничего подобного, сцена, бл*дь, как из любовного романа. Размазываю свою сперму по совершенному телу. Провожу влажной рукой по животу, груди, по шее. Кайфую от ощущения, что теперь она вся пропитана мной. Хоть пока еще не моя, не до конца.
