Дубровский отодвигает меня осторожно.
— Хорошо. Иди внутрь. — Кидает мне коротко и холодно.
— Ну уж нет! Только вместе.
— Внутрь! — рявкает Дубровский, и я, подпрыгнув от хлещущего тона, бегу и правда к входной двери, не зная кого бояться сильнее.
Надо вызвать полицию — бьется у меня мысль. Надо позвать на помощь.
Наверное, хорошо, что Дубровский так сурово прикрикнул на меня, напуганная, я не посмела ослушаться, побежала внутрь кафе. Заикаясь, подбежала к своим, на Зою смотреть не могла, к Кате и Дарье Петровне обратилась. Позже они рассказывали, что на мне буквально лица не было, я вся тряслась. А на улице, тем временем, завязалась кровавая драка. Была вызвана полиция, приехали они довольно оперативно, вот только мужчина со шрамом нож вытащил, и успел ранить Дубровского. Увидев его в крови, понимая, что это из-за меня, я умирала от чувства вины. Подбежать к своему спасителю хотела, вот только не пустили меня. А потом в меня словно бес вселился, вцепилась в волосы мерзкой Зои, и посетители злосчастного кафе стали свидетелями еще одной драки. Женской.
Нас конечно разняли, у меня в руках клоки волос Зоиных остались, она мне руки поцарапала, повезло, что не лицо. Ах, да, еще фингал ей под глазом поставила. Нас отвезли в отделение, Дубровского — в больницу. Я проклинала себя — с ним сейчас быть нужно, возле палаты его дежурить. Если б не он, неизвестно что со мной мог сделать преступник, которого, я уверена, сучка-Зойка нарочно подослала. За что она так ненавидит меня? Задавала себе этот вопрос снова и снова, сидя в камере, пока за мной Катя с Дарьей Петровной не приехали. Они меня забрали, Зою — еще раньше родственники увезли. Она не стала на меня писать заявление… ну и я не стала, не хотела связываться с волокитой. Просто решила про себя держаться от этой сволочи подальше. Но женщинам, забравшим меня, рассказала обо всем, разрыдавшись на плече добрейшей Петровны.
Дома они мне успокоительного накапали и спать силой уложили. Нет, сначала я душ приняла — на ладонях все еще ощущение волос Зоиных остались, да и «кутузка» — не самое приятное место. И прикосновения мрази со шрамом. Ночка выдалась не то что тяжелая — жуткая.
После душа, я рвалась в больницу к хозяину. Еле успокоили меня, сказав, что его в частную клинику на увезли, то ли на самолете, то ли на вертоле, за границу… я не вникала в детали, главным для меня было лишь одно — что жизни его ничто не угрожает. Но я все равно с ума сходила от страха и чувства вины.
Теперь я обязана Дубровскому… И не знаю смогу ли когда-то вернуть столь огромный долг. Он жизнью ради меня рисковал…
* * *
Прошло две недели, в замке все наладилось, Зойка ушла по-тихому, незаметно. Точнее, она вообще в замке больше не появилась, уволилась по собственному желанию, без всяких выплат. Катя ей вроде вещи собрала, немногочисленные, да отвезла. Сказала, уехать Зоя решила из города…
— Оно и понятно, скоро маман пожалует, она за Володю своего порвет любую… — Произносит Катя, и осекается, не закончив предложение. На меня нерешительно смотрит, и мне отлично ясно, что она не договорила. Я — еще одна виновница ранения Володи. А значит гнев основной на меня придется… Вот только мне все равно.
— Что болтаешь, думай, — шикает на нее Дарья Петровна, — и глазами на меня показывает.
— Ничего, я понимаю, — пожимаю плечами стараясь не показать, что внутри мне очень страшно. — Не только Зоя причина, но и моя вина есть…
— Да что ты говоришь такое, совершенно ни при чем ты, — возмущенно одергивает меня кухарка.
Вот только вслух не могу сказать, почему мне все равно на гнев графини, почему страха нет… Это слишком личное. В моем сердце тоска поселилась отчаянная. Дом совсем другой без отшельника. Он словно опустел, пусть я не так часто видела хозяина. Но везде чувствовалось его незримое присутствие.
Я рисовала его. Много. Снова и снова. Это помогало мне не сойти с ума от тоски. Я прятала эти рисунки в свой чемодан, на замок запирала. Если увидит кто из прислуги — мне точно придется уйти. Впрочем, графиня наверняка уволит меня. Когда же она приедет? Жить в подвешенном состоянии, в постоянном страхе… Меня это убивало, угнетало.
Больше не хотелось порхать по дому, я ходила как в воду опущенная. Ни солнце, ни море не радовало. Меня постоянно посылали погреться на солнышке, позагорать, поплавать. Но я отказывалась.
Глава 9
POV Дубровский
Глупо было бросаться в драку, не оценив противника, не обратив внимание на оружие в его руках. Тем более как раз стакан водки залпом в себя вылил, когда наблюдал как Маша танцует с другим… Меня это дико бесило. Даже уйти решил, пожалел, что пришел сюда. А ведь ради нее пришел…
Она невероятно хороша этим вечером. Белое кружевное платье подчеркивает загар, открывает длинные ноги. Она, наверное, накрасилась — не очень понимаю в этих женских штучках. Могу лишь отметить, что глаза какие-то огромные, бездонные. Так и хочется нырнуть в эту бездну, потеряться, или найти утешение.
Девчонка. Слишком юная для меня. Порывистая, наивная. Скачет по танцполу как коза. Не поймешь, чего в ней больше — детсткости, или сексуальности…
Поэтому никак не могу понять — откуда во мне этот бешеный прилив желания? И в добавок неконтролируемой ревности.
Когда увидел ее позже, на улице, испуганную, дрожащую как осиновый лист, в меня врезавшуюся, и мужика, за ней несущегося, думал только о том, что убью сейчас этого урода. Не разбираясь убью, вот прям своими руками задушу. Отодвинул Машу и на цель двинулся. Инстинкты обострились, адреналин подскочил. Но злость плохой советчик, именно она подвела меня. Уроду удалось меня ранить. Я все равно его обезвредил, но боль меня отрезвила, иначе убил бы козла. А так — лишь придушил до нужной кондиции, обездвижил, пока полиция не приехала.
Вот только крови много потерял, и был слишком слаб чтобы протестовать, когда в больницу отвезли. Слуги конечно же сразу старшему брату доложили, тот бросил все приготовления к свадьбе и через пару часов уже перевозил меня в частную клинику на личном самолете, не слушая протестов.
На следующее утро я потребовал вернуть меня домой. Точнее, сначала я врачей убеждал, что мне с братом переговорить необходимо. Ну и о выписке заодно врачу намекнул.
— У вас операция длилась десять часов. Давайте я сам решу, когда вас выписывать, — заявил хмурый доктор.
Я все равно мог с легкостью покинуть это заведение. Но тогда дошло бы до матери, а я этого не хотел. Примчится, начнет причитать… Поэтому лучше вести себя прилично.
Брат, зная мой характер, и что только страх от приезда причитающей матери может на меня повлиять, первые трое суток не навещал и не звонил. На четвертые появился в дорогущем деловом костюме с иголочки.
— Прервал подписание какого-нибудь контракта ради меня? — не могу удержаться от ехидного подкола.
