Сказка, чудо, волшебство — подбираю мысленно слово, отступаю на несколько шагов, ища ракурс обзора для копии шедевра Дали, пытаясь понять, что удалось художнику, а что он все же упустил, и тут слышу низкий хриплый приказ:
— Подойди.
Глава 3
Подпрыгиваю на месте и резко оборачиваюсь. На белом диване сидит мужчина! Но его там точно не было, когда мы зашли с Карлом. Как он мог появиться настолько бесшумно? Сколько уже сидит на этом чертовом диване и слушает, как я пою?
Пою, кстати, не очень. Это если мягко сказать… А если совсем уж откровенно — нет у меня ни слуха, ни голоса, хотя очень люблю петь. Но стараюсь делать это только наедине с собой. Когда рисую… Или в ванной, когда моюсь или стираю — у нас с мамой год назад сломалась стиральная машинка, купить новую так и не получилось.
Боже, о чем я думаю! Надо извиниться перед человеком, или узнать, кто он. А я про стирку.
Сердце бьется часто‑часто, мысли туманятся, никак не могу сформулировать вопрос. Возможно, я немного тормознута из-за выпитой валерианы — много хватила.
Тем временем мужчина поднимается с дивана и делает шаг ко мне. Он… пугает. Огромный рост, я таких высоких людей и не видела, длинные руки, огромные ладони… Лохматый, заросший, бородатый. И в то же время — на нем ослепительно белый свитер, вельветовые коричневые брюки. Явно дорогая одежда. Наклонил голову чуть набок и разглядывает меня внимательно. От ледяного взгляда становится не по себе. Светло‑голубые глаза демонстрируют презрение и безжалостность.
По спине пробежал холодок. Делаю шаг назад — дальше отступать некуда, стена.
— Я велел подойти. Играть в прятки нет настроения.
— П-простите, вы кто?
— Это тоже лишнее. Лучше протри еще вон там.
Показывает на низкий журнальный столик возле дивана.
— Давай, я жду.
Разворачивается, идет к дивану, плюхается на него и снова смотрит пронизывающе!
Хм, ну это явно не из прислуги мужчина. Да и если даже из прислуги… какой-нибудь охранник… что я могу? Я обязана пыль вытирать, поэтому, наверное, лучше подчиниться.
На ватных, от нахлынувшей слабости, ногах, подхожу к столику и начинаю обмахивать его пипидастром. Понимаю, что если наклонюсь хоть немного… будет неприличный ракурс. Поэтому стою прямо, вытянувшись в струну, вот-вот готовую лопнуть от напряжения, вызванного его прямым немигающим взглядом.
— Ниже. Там полно пыли, — чуть насмешливо произносит мужчина.
— А мне кажется, там уже идеально чисто.
— Хм, решила поспорить со мной?
— Ну а кто из нас уборщица? — парирую дерзко, хоть у самой коленки трясутся. Кто же он такой? Надсмотрщик за горничными? Нет, не может быть, такой детина! Ему лес рубить, или на худой конец огород копать… что он вообще себе позволяет? У каждого должно быть собственное занятие! Вот и пусть валит!
Подбодрив себя такими заявлениями, отхожу от столика. Надеюсь, он скоро покинет комнату, иначе все же придется звать Карла…
Отхожу в самый дальний угол, где продолжаю размахивать пипидастром. Господи, ну что за слово-то, и кто его только придумал. И толк от него, кстати, тоже невелик. Но сейчас я не грешу на палку — она придает мне уверенности, можно использовать как оружие на худой конец… Хотя за минуту до появления бородатого я злилась на Карла, что не дал мне тряпку.
— Эй, ты куда упылила? — мрачно вопрошает бородатый. — Сюда иди. Мне твои игры не интересны. Доплаты не будет.
— Мне и не надо. Но если будете доставать — пожалуюсь Карлу. Вы чего вообще себе позволяете? Мешаете работать!
— Карлу? Пожалуешься? — кривится мужчина. — Совсем охренела? Где тебя только откопали. В какой глуши…
— Я, между прочим, в Москве родилась и выросла. — Заявляю обиженно.
— Да ты что! Вот это мне повезло, сама москвичка снизошла.
— Может объясните наконец, кто вы такой? — не выдерживаю и задаю вопрос. — И что вам в этой комнате, медом намазано? Я убираюсь, разве не видите?
— Вижу. Только этим и занимаюсь. Смотрю. Но мне уже скучно. Иди лучше, станцуй что ли… Если тебе так прелюдия нужна, москвичка… Пение я твое уже выслушал, если честно — не очень.
— Знаю! Зачем тогда слушали?
— А что мне оставалось?
— Уйти!
— Так, все. Мне надоело. Игры в недотрогу, забившуюся в угол развлекают меня ровно пять минут. Потом не катит. Раздевайся. — С этим словами, произнесенными хриплым отрывистым тоном, мужчина в два шага оказывается рядом. Хватает меня за талию и дергает за передник!
Взвизгиваю и даю наглецу пощечину, звонким эхом отозвавшуюся в ушах. Его голова чуть накренилась от удара, глаза блеснули и на миг мне показалось что они — два огромных голубых омута, в которых можно утонуть… А в следующую секунду бородач забросил меня на плечо и понес куда-то…
Все трясется перед глазами, но через пару секунд меня бросают на все тот же белый диван. Кричу, отбиваюсь, но он слишком силен. Могучие мышцы, железные сухожилия, все такое большое, налитое силой, с которой нет смысла бороться. Но мне все равно удается укусить его за палец, и он вскрикивает. Зажмуриваюсь, понимая, что в ответ последует удар… Но нет. Он лишь подносит ко рту палец.
— Ну ты и бешеная. — Смотрит на меня с яростью. Чувствую запах спиртного — этот козел еще и пьяный. Надо срочно звать на помощь!
— А ты — больной на всю голову. Что ты делаешь? Думаешь, если приезжая, заявление на тебя не напишу? Ублюдок конченый! Я этого так не оставлю.
— Это точно спектакль, мать его. Не надо было говорить, что мне скучно, — бормочет себе под нос бородатый. Вот, получите, распишитесь. Нет, ну какова сучка, а? Как играет! Точняк в актрисы дорога. Что ты делаешь в этой грязи, девочка?
Ни слова из его речи не понимаю, кроме последнего. За него и цепляюсь, отвечая:
— Пытаюсь навести порядок, чтобы было чисто.
Как с идиотом говорю, ей-богу. А он так зыркнул в ответ.
— Чееерт, мать его, и мою, за ногу! Но ведь заводит, сука. Нереально.
И притягивает меня к себе за фартук, сминая полиэстер в своих огромных ручищах.
Смотрю в его лицо — больше ничего не остается… и понимаю, что тону в голубых глазах, они меня гипнотизируют. Усилием воли приказываю себе убрать взгляд, вырвать из голубизны пронизывающей насквозь, так, что вот-вот и захлебнусь.
Опускаю глаза ниже. Твердый подбородок, суровый. Никакой мягкости, слабины. Передо мной пещерный человек, дикарь, созданный сражаться и побеждать. В ком увидит врага — пощады не будет. Но ведь я ему не враг? Хочется верить, что нет…
Грубые руки скользят по моей спине… Это ласка, или он ищет… застежку? Хочет раздеть меня?
