Само дело всплыло у меня в памяти, а вот Адама Одуйю я не помнил.
– Тогда у меня были волосы, – с улыбкой пояснил он, проведя рукой по гладко выбритому черепу. – Да вы, наверное, и не замечали меня. Я был молодым юристом и болтался на заднем плане. Вы общались в основном с Джеймсом Барраклоу.
Барраклоу я помнил. Королевского адвоката с преувеличенным чувством собственной значимости. Теперь я начал припоминать и Одуйю.
– Далеко же вы ушли от обычной уголовщины, – заметил я, покосившись на церковь. – И пылкую речь произнесли.
– Это надо было озвучить. И я буду повторять это, пока люди не начнут слушать.
– Вас слушали.
– Для того чтобы ситуация начала меняться, нужно больше, чем пара сотен людей в церкви. Послушайте, мне надо вернуться в церковь, уладить там одну-две мелочи… А как насчет пропустить потом по стаканчику пива?
Тревожные звоночки у меня в голове сделались громче и явственнее.
– Спасибо, нет.
– А в другой раз? Мы могли бы побеседовать за кофе, если не возражаете.
– Не уверен.
Одуйя улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня.
– Не хотите сотрудничать с врагом, не так ли?
Он ведь видел меня у больницы, так что наверняка знал, что я занят в расследовании.
– Скажем так, я желаю избежать конфликта интересов.
Он поднял руки в знак капитуляции.
– Честное слово, я не собираюсь ставить вас в затруднительное положение. Хотите верьте, хотите нет, мы с вами на одной стороне. Вы можете помочь жертвам и обеспечить правосудие. И я тоже.
– Оглашая утечку информации о расследовании?
– Если вы имеете в виду беременную женщину, то да. Насколько я понимаю, вы этого не отрицаете.
– Не в моих полномочиях подтверждать или отрицать что-либо. Кстати, откуда вам это известно?
Утечка могла исходить от любого, связанного с расследованием. Не говоря о дюжине полицейских, в этом мог быть замешан кто-нибудь из морга, из пожарных или бригад «Скорой помощи», выезжавших на место преступления.
Одуйя с усмешкой покачал головой:
– Вы же понимаете, что я не могу сказать вам этого. Однако источник вполне заслуживает доверия.
– И вы полагаете, использование его, чтобы набрать несколько очков, лучше всего поможет делу?
– Вы считаете, я поступаю именно так? У каждой из этих жертв где-то остались родные и близкие. Вам не кажется, что они вправе знать о том, что с ними случилось?
– Разумеется, но не таким образом. – Меньше всего я хотел выслушивать сейчас лекцию от него – особенно после того, чем мне пришлось заниматься сегодня в морге. – И не вам это решать.
– Да ладно, доктор Хантер! Вы на полном серьезе предлагаете нам слепо доверять властям? Не настолько же вы наивны.
Я вскинулся и готов уже был возразить, но промолчал. Именно этого хотел от меня Одуйя, юрист, хорошо обученный говорить. Я не мог позволить ему провоцировать меня на выдачу информации.
Вероятно, он тоже понял это и сменил тактику:
– Клянусь, я спешил за вами вовсе не в поисках информации. Я просто желал поздороваться. Мы уже работали вместе, и мне хотелось бы верить, что сможем еще. Не обязательно сейчас, а позднее.
– Хорошо.
– Я вижу, вы мне не доверяете. Что ж, справедливо. Все, о чем я вас прошу, – смотреть на ситуацию непредвзято.
– Я всегда стараюсь.
– О большем и не прошу. – Одуйя протянул мне визитную карточку; помедлив, я взял ее. – Рад был снова встретить вас, доктор. Что бы там ни говорили обо мне ваши коллеги из полиции, право же, я не враг. Надеюсь, вы это запомните.
Он повернулся и ушел. Глядя ему вслед, я убрал карточку в кошелек.
Глава 11
Утром я выехал из дома рано. В морг я мог не спешить, хотя кости, которые оставил кипятиться накануне, должны были уже очиститься от остатков мягких тканей. Впрочем, лишний час-другой им не повредил бы. Прежде я хотел заехать еще в одно место.
Я проснулся в хорошем настроении. Накануне вечером позвонила Рэйчел. Я не надеялся говорить с ней еще как минимум пару дней, но их судно неожиданно зашло в гавань на острове со стабильным мобильным покрытием. Голос у нее звучал приподнято, возбужденно, когда она рассказывала о том, как они следят за стаей дельфинов – даже освободили одного, запутавшегося в старой рыболовной сети. Описанные Рэйчел синее море и голубое небо сильно отличались от по-осеннему серого Лондона, не говоря уже о мрачной больнице Сент-Джуд. В общем, звонок стал желанным утешением за все тяготы следственной работы.
Однако хорошего настроения хватило лишь до того момента, как я включил радио.
Хотя я не заметил на вечернем собрании ни одного журналиста, те или получили в свое распоряжение записи выступлений, или Одуйя сам связался с ними позднее. Так или иначе, зря он времени не терял.
– Полиция отказалась комментировать ваше заявление о том, что одна из жертв была беременна, – говорил репортер. – Как вы об этом узнали? Это результат утечки от кого-то занятого в данном деле?
– Разумеется, я не намерен раскрывать свои источники. Скажем так, я не единственный, кого не устраивает то, как ведется следствие, – ответил Одуйя. – Однако я получил эту информацию от вполне надежного источника. И вчера вечером она была подтверждена человеком, которому я верю и чье положение позволяет ему владеть информацией.
Что? Я обжег рот горячим кофе и, отставив чашку, прислушался внимательнее.
– Тогда почему вы считаете, что полиция скрывает эти подробности?
– Хороший вопрос. У меня нет на него ответа, поэтому я через вас обращусь к полиции. Молю вас, ради родных и близких этой неизвестной женщины и ее ребенка скажите людям правду. Мы имеем право знать это, так что к чему все эти ваши завесы секретности? Чего вы боитесь?
Ох, черт! Я с отвращением выплеснул кофе в раковину. Завтракать расхотелось. Разглашение чувствительных подробностей в то время, пока мы даже не знаем, кто эта молодая мать, было уже само по себе плохо. Это могло бы перегрузить полицейских операторов запросами от отчаявшихся родственников и просто любителей ложных тревог. Но даже так я начинал верить в то, что Одуйя делает все, чтобы расследование стало максимально открытым.
Однако «Чего вы боитесь?» было слишком уж циничной попыткой подогреть общественный интерес. Публика вообще любит тайны и заговоры там, где их нет и в помине. Уэлан говорил, что Одуйя мастерски умеет использовать прессу.
И я хорошо понимал, кого Одуйя имел в виду под «человеком, которому он верит». Анонимно или нет, несмотря на заверения в обратном, Одуйя использовал меня для подтверждения своих слов. Хотя я старался уклониться от ответа на его вопрос о беременной женщине, я и не опровергал этого. Ну не мог же я говорить, что это не так, если это правда.
