К счастью, ничего критичного – в письмах содержалась отчётность за прошедшее время и лишь одна робкая просьба о досрочном выпуске изделия GSR-23 в массовое производство. Пробная партия этих систем подавления связи, также санкционированная мной, поставила рынок на уши. Массовый выпуск изделия грозил перевернуть положение в мире РЭБ-технологий и мог обеспечить фирмы долгосрочными заказами на поставку, что снимало с меня головную боль по этому поводу. И ведь нельзя было переложить все решения непосредственно на руководителей фирм.
Родители часто упоминали, что управление бизнесом должно оставаться в руках членов семьи, подкидывая брату соответствующую литературу и устраивая короткие командировки на фронт высоких технологий и финансовых операций. Так что в теме я немного шарил.
Отдельного внимания требовал командир родовой гвардии – Тарао Мицухиро. Поступавшая от него информация проливала свет на происходящее в Японии. И эта информация упорно утверждала, что на театре затихшей было войны стартовал новый акт. Подробностей отчаянно не хватало, память, как назло, не могла дать ни одной зацепки. Приходилось только накапливать новые сведения и пытаться выстроить свою картину происходящего. И всё это буквально пожирало моё время.
Рассылка писем отняла почти всё личное время с утра, и продолжил я её уже в школе, после первого занятия, во время перерыва. С головой погрузившись в аналитические выкладки и прогнозы для того, чтобы находиться в курсе дел и положения своих предприятий на рынке, я краем глаза отметил, что среди одноклассников царит нездоровое оживление. Сбившись в кучку у кафедры, курсанты слушали монолог Хельги Войтова, предводителя нашей «золотой молодежи». Напоминало всё это революционную стачку вокруг стихийного лидера – оратор жестикулировал, энергично взывал и всем видом показывал своё явное возмущение чем-то. Мне стало любопытно, о чем же он таком говорит, и я избавился от наушников, в которых негромко буянила одна из американских рок-групп, чьё творчество сопровождало меня последние лет десять. И каково же было моё удивление, когда до меня дошло, о ком именно идёт речь.
– Мы вправе сами выбирать, с кем нам учиться, а с кем нет. Боевое братство подразумевает доверие. Но разве можно доверять человеку без чести? Его присутствие оскорбительно для нас, будущих офицеров и защитников Родины, для тех, кто впитал понятия чести, достоинства и верности, для кого данное когда-то слово является гарантом его выполнения! Разве я не прав? – говоря громко и отчётливо, Хельги взывал к растущей перед ним толпе, возвышаясь над ней из-за кафедры. Чего-чего, а харизмы ему было не занимать. Рослый, широкоплечий блондин с неизменными косичками, холеный, породистый, уверенный в себе, он был воплощением того, как должен выглядеть будущий офицер и аристократ. – И поэтому я вас сейчас собрал. Мы вправе решать…
– Что ты хочешь решить, Хель? – вклинился в его речь неизвестно как затесавшийся в толпу староста класса, поднимаясь к оратору на кафедру и вставая рядом с ним. Щуплый Соколов на фоне Никонова смотрелся не ахти, но его такие мелочи никогда не смущали. – Во взрослые игры тянет поиграть?
– Не Хель, а Хельги Рагнарович. Мы с тобой не друзья, и тебе это прекрасно известно, – попытался пресечь его вмешательство Войтов, изменив интонации на нейтральный холод. – И ты также прекрасно знаешь, о чем именно я говорю, не дуркуй. Твой протеже нам чужой. И мы не хотим, чтобы он учился с нами. Я лично соберу подписи наших товарищей под прошением о его переводе в другой класс, – потряс он означенной бумажкой в воздухе и вновь обратился к собравшимся: – Всё так и есть, друзья мои?
Ответом ему был нестройный хор голосов:
– Да!
– В принципе, ты прав…
– Согласен!
Всего за пару минут больше половины класса собралось внизу аудитории, у той самой кафедры, обстановка начала накаляться – староста продолжил перепалку с Войтовым, которому на помощь поспешили его приспешники Алабышев и Войцеховский. А я сидел и обтекал. Говорили обо мне и говорили не за спиной, в моем присутствии, говорили такое, за что, по-хорошему, пора было заставить заплатить кровью оскорблявших меня. Ведь я же предупреждал…
Отложив все неоконченные дела на потом, я начал спускаться со своего дальнего ряда.
– Кто из вас, господа курсанты, убежден в том, что у меня нет чести? Кто из вас придерживается того же мнения, что и он? – спросил я у собравшихся, указав рукой на Войтова. – Кто из вас? Кто?!
На несколько секунд повисла всеобщая тишина. Подростки переминались, переглядывались, кто-то даже избегал смотреть в мою сторону. Они расступались, давая мне пройти между ними и пропуская непосредственно к своему негласному лидеру. Рассматривая их лица, я искал среди них тех, кто выдаст себя, но ребята прошли хорошую школу и держали эмоции в узде. Первоначальная вспышка ярости прошла, оставив после себя только холодную и спокойную ненависть к тому, кто посмел попытаться меня очернить.
– Никого? Или вы боитесь, что за свои слова придется отвечать, господа? Не бойтесь, только сразу бросьте между собой жребий и занимайте очередь. Мне хватит времени на всех!
– Никто здесь не боится подобного, Леон, – сказал Лёха, спускаясь ко мне и вставая рядом, плечом к плечу. Вслед за ним присоединились Савва, Дима Калашников и ещё несколько парней из «эскадрона». – Тем более что всё важное для них уже сказано…
– Спасибо, я понял, – кивнул я ему, благодаря за разъяснения и поддержку. – Войтов! Как там вас – Хельги Рагнарович? Потрудитесь объясниться.
Хельги улыбнулся и спустился ко мне, вставая напротив.
– Не считаю нужным, Ронин. Я знаю, кто ты. Ты это знаешь. Все это знают. Зачем мне что-то объяснять трусу, который сбежал из своей страны, отказавшись исполнить свой долг? Это принизило бы меня.
Толпа загомонила, зашепталась, обсуждая услышанное. Кровь отхлынула от моего лица, скрипнули стиснутые от злости зубы. Происходило именно то, чего опасались все те, кто спасал мне жизнь, принудительно эвакуируя из Японии подростка, желавшего погибнуть и сгинуть в пламени родовой войны. Тогда они мне не дали этого сделать – Гена, Андрей, Алла… Они действовали из чистых побуждений, спасая ребенка друзей, за что винить их было бы неправильно.
– Думаешь, что всё так просто, варяг? Ты не прав. И у тебя нет права так говорить, – я старался, чтобы мой голос звучал спокойно, но он ощутимо дрожал и звенел от охватившего меня напряжения. – Ни один человек на земле не имеет права упрекать меня в пренебрежении долгом. Я не давал присяги своему сюзерену. Долг рода на мне. Но я волен исполнить его, когда пожелаю или сочту возможным. А что до бегства… Тебя там не было. Поэтому всё, что ты говоришь, – это просто слова, сотрясение воздуха. Я сейчас говорю все это скорее для собравшихся, потому что объяснять что-то тебе, сопляку, всю жизнь прожившему под крылышком у родителей и не нюхавшему пороха иначе как на полигоне, не вижу смысла.
– Лео, поаккуратнее, ты всё можешь решить и так. Не оскорбляй его, не надо. Это не делает тебе чести, – зашептал мне на ухо Алексей.
