Книга День открытых обложек, страница 107. Автор книги Феликс Кандель

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «День открытых обложек»

Cтраница 107

Переполнилась мера терпения, и решили пресечь подобное безобразие‚ пока Сасон не сотворил совсем уж непотребное‚ вопреки природе явлений‚ заменяющее старение вообще и непременное умирание в частности.

К вечеру зазвонил новый, еще в упаковке, телефон, не дождавшись подключения в сеть. Тревожащей ухо мелодией‚ в которой прослушивалась заигранная похоронная грусть.

Прошелестело в трубке‚ и дуновением‚ едва различимым колыханием:

– Сасон‚ а Сасон. Приготовься покинуть мир.

– Кто ты? – спросил Сасон‚ оплакивая долю свою. – Кто ты‚ взывающий ко мне?

– Какая разница? Жить тебе до заката.

– И уходить? В расцвете сил? Не подготовившись заранее?

– А не вмешивайся без дозволения в Божественный процесс. Подобное заслуживает наказания.

– Врачи тоже вмешиваются. С них и начните.

– С врачами разберемся отдельно. Разве тебя не предупредили на входе: прежде чем войдешь‚ подумай о выходе?..

Геронтолог Сасон подвел стариков врасплох‚ в цветущем возрасте‚ и поникла его клиентура – нет рецепта от неизбежного‚ стала вымирать. Поскрипывает за холодильником сверчок‚ которого Сасон запустил для уюта. Плетёт паутину паук‚ которого он привадил. Приходят порой несведущие клиенты‚ тычут пальцем в звонок‚ но ответа им не дождаться‚ и возвращаться назад нет больше сил.

– Знать заранее‚ – сказал один из них‚ – я бы по-другому состарился...

Не жестоко ли, лишать поддержки обессиленных и расслабленных?

Нет‚ скажем мы‚ не жестоко.

Клиенты перестанут появляться у заветного подъезда, а взамен побредут на кладбище‚ утешиться и отдалить неминуемое. Могила Сасона обрастёт поверьем на грани с чудотворством. Станут зажигать свечи‚ звенеть в колокольчик‚ отгоняя вредоносных духов‚ кружить вокруг могилы: три раза в одну сторону‚ семь раз в другую – и полегчает.

Квартиру его продадут, перегородки поломают‚ выкинут потешные игры‚ и там поселится молодая пара‚ полная сил, неутоленных желаний‚ которая не нуждается в геронтологе. Но вот одно, необъяснимое. В полночь, сам собой, станет включаться телевизор‚ показывая несуществующий девятьсот седьмой канал: для тех самых домовых‚ которым Сасон всё еще продлевает годы.


А Боря Кугель взбирается по лестнице на крышу…

…садится‚ спиной привалившись к бойлеру‚ чужой в мире колдунов и прорицателей‚ налагающих руки‚ вливающих энергию и расширяющих сознание.

Ноги поджаты. Волосы взвихрены. Глаза прищурены. Редкая‚ на просвет‚ седина над розовато отмытой кожей.

Зачарованный свидетель Боря Кугель‚ вознесенный над общим пониманием‚ сам себе геронтолог.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Они живут под крышей, огородившись от суетного мира…

…в котором умножается боль, сотрясаются тела и души, затоптано то, что требует бережного касания, измызгано и отброшено в мерзости запустения.

Дверь на площадку закрыта. Рукописный плакат оповещает: «Входящий! Уважай покой этого места». Звонок старинного образца, на звонке помечено: «Прошу повернуть».

Там они живут, мои герои.

К себе допускают с отбором.

Прилетит вестник кончины, покрутит ручку звонка, подивится на его дребезжание, а из квартир закричат: «Вы не туда попали!..»

На лестничной площадке стоит стол со стульями, картинки по стенам, лампа под зеленым плафоном. На столе электрический чайник, чашки, сахар-печенье, в углу кадка с пышной геранью, за окном россыпь огней – фишками на холмах, раскиданными наугад, единым броском, в расчете на выигрышный расклад.

Дурь прёт от четырех концов света, зависть с корыстью, злоба натекает из окрестных земель, подпугивая неизбежностью, чумой тлеет, холерой с проказой – негасимым огнем в глубинах торфяника, хоть ужмись в иные‚ не поместительные границы. Нет доверия ближнему ненавистнику, нет доверия дальнему; подрастает смена, которой заповедано убивать пулей, ножом, зарядом, не заповедано утешать и излечивать.

Станет ли завтра надежней прежнего? – а они затворяются на лестничной площадке к доверительной беседе, пьют чай с мятой, хрустят печеньем.

На стене висит акварель «Тюльпаны в противогазах».

Ликующий старик постарался, изобразил цветы сообразно умению, старик опечаленный заключил их в газовые маски, обратив в пуганых, глазастых чужестранцев, которым увядать до срока.


В один из дней мне подарили крохотный диктофон…

…и в тот же вечер наговорил на пленку про великана по имени Ланя.

Он жил на Среднерусской возвышенности, в самой ее середине, и приходилось долго шагать по лесам-равнинам, чтобы добраться до ее краев. Во всем остальном возвышенность его устраивала, и он не замечал людей, на ней расселившихся, а на ней было множество людей, которые не замечали его. Мало ли вокруг великанов, не станешь на каждого обращать внимание.

Ланя был добрым, покладистым, не способным на пакости; такому великану непременно нужен бульдог или ротвейлер, чтобы не обидели. У бульдогов оно так: чем больше буль-буль, тем злее пёс. Попробуй подойди к великану, рядом с которым буль-буль-буль и еще дог-дог…

Уже в Иерусалиме наткнулся на желтоватый лист, подклеенный липкой лентой, а на нем то самое, наговоренное на диктофон, перепечатанное на пишущей машинке «Эрика», и понял, наконец, откуда Ланя попал в притчу.

Ланя Нетёсаный был великаном в душе, но Арина, жена его, того не знала.

Он жил на Среднерусской возвышенности, в самой ее середине, и долго шагал в темноте, подрастая на ходу. Его голова плыла над деревьями, руки доставали до облаков, ноги оставляли провалы на почве, уши закладывало от высоты. Был он теперь не Ланя Нетёсаный, а Великан Великанович Самотрясов, способный дубы вырывать с корнем, горы на мизинце качать.

Он выходил на край Среднерусской возвышенности и усаживался на гору-приступочку, болтая ногами. Мир населен людьми, стоит только приглядеться, толчея великая понизу, перебор с толчеей, а на высоте покой с тихостью – его тешило. Он был таким огромным, Великан Великанович Самотрясов, что ощущал даже кривизну земли. И близость звезд. Холод внеземных пространств. Малое облачко заплывало к нему за пазуху, спрыскивало от испуга теплой моросью, и он похохатывал от щекотки.

Посидев на горе-приступочке, Самотрясов отправлялся обратно, осаживаясь через шаг, Ланей Нетёсаным возвращался к Арине и затихал до нового раза.

Ланя-великан и жена его Арина – они из работы автора «Грех жаловаться. Книга притч с извлечениями из хроник».

Начинается она так: «...и опять отуманилось временем, мутным, сивым и нечистым, а в нем бултыхнулась беда – обликом обманчива, именем забывчива, дикостью углядчива, сунулись из ниоткуда скифы, рожи неумытые, стрелами одождили мир».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация