Книга День открытых обложек, страница 27. Автор книги Феликс Кандель

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «День открытых обложек»

Cтраница 27

Вечером вернусь с работы: сидит с гитарой, струны перебирает. Шляпа на голове, воротник поднят, усы подрисованы; сажает меня на кровать, песни поет. Есть охота, спать охота, а он меня ждал, Ванечка мой светлый, он у меня артист. А задремлю – кулаком в лоб, и в шкаф... Вынул из петли, ноги целовал, прощения просил: «Чудо мое...»

Пять лет отжила с ним. Ушла – он вены перерезал. Звонил из больницы, шелестел без сил: «Приди…» – «Нет». – «Чуткая была такая...» – «А теперь без разницы». – «Тебе без разницы, мне – с разницей...» Бабка письмо прислала: «Мечтаю чайку попить. С тобой на кухне»...

Затихла. Проговорила жестко:

– Всё теперь хорошо. Стоит изба, в избе доска, под доской тоска. И цветов больше не кидают.

– Я кину, – пообещал мой друг с верхней полки. – Ромашек или сирени. Смотря по сезону.

Взглядом прожгла, глаза в пол-лица:

– Кинешь – будет тебе нечаянная радость. На вдовий двор... хоть щепку брось...

– А мне? – свесил голову. – Нечаянную?

Оглядела и меня.

– Про тебя не скажу. Ты для меня – с лица тёмен…


Непрожитым не насладиться…

…неизведанного не постичь, а потому мы отправились во Владимир ночным поездом, без особой на то потребности, просто вздумалось.

В соседнем купе играли в карты, шумели, разливали по стаканам, пускали матерок: дело шло к мордобою.

Наш сосед – неброского вида-облика – долго терпел, но после Орехово-Зуева вскричал, нервно и срывисто:

– Тихо вы, дебоширы!

Выглянул оттуда парнишечка.

С издавна обдуманными намерениями.

– Это кому мы мешаем? А ну, очкарик, пройдем в тамбур. Там и поговорим.

Очкарик сник, уменьшившись на пару пиджачных размеров:

– Чего это в тамбур? Я лучше тут посижу.

– Ну и сиди.

Парнишечка вернулся к своим, а мы разъяснили недогадливому:

– Не вмешивайся в стихийный процесс. Не нарушай его. Такое не проходит без членовредительства…

Веня – сочинитель владимирский, нежный лирик, загульная душа – привез нас в деревню, к дьякону. Сказал к вечеру, после ведерной канистры с пивом:

– Сталин-то... Слыхали? Надел форму генералиссимуса с орденами до пояса, лег на кушетку, руки сложил на груди и помер.

А дьякон, житель деревенский, затяжной в работе, истовый в вере, подтвердил со значением:

– Всё верно. Только позвал прежде священника, причастился перед упокоением.

Он отслужил в армии, работал в колхозе трактористом, учился в семинарии, на службу в церковь ездил на электричке. Изба. Баня. Хлев. Корова, поросенок, пяток овец, куры несчитанные. Картошку сажали, рыбу ловили, газ покупали баллонный.

Кровати в избе. Телевизор. Библия на полке, речи патриарха Алексия, «Андрей Рублев» издательства «Искусство». На веранде – сапоги, валенки, рухлядь грудой. На печи завал.

Ласков бывал с детьми. Обходителен. Сам быстрый, бородка легкая, лик просветленный.

Сыновья вернулись с рыбалки, рук не ополоснули и за стол.

Отец сказал в оправдание:

– Они ж на хлеб ловили, не на червя...

Жена его пела в Загорске на клиросе. Там и познакомились.

Рада была гостям: «Хоть передохнешь чуток…»; садилась у телевизора, повторяла с умилением:

– Я, говорит, тучка, тучка, а вовсе не медведь…

Соседи на дьякона косились, малышня дразнилась: «Длинноволосый…», власти поджимали. Зимой жену увезли в больницу. Он запил. Изба не топлена. Иней по стенам. Учительница прибежала, поплакала над ребятишками, печь истопила.

А рядом река Колокша, которая впадает в Клязьму.

Клязьма – в Оку, Ока – в Волгу.

Стоит, наверно, упомянуть: в давние, очень уж давние годы на Колокше проходили побоища. Удельные правители воевали друг с другом, новгородцы шли на муромцев, владимирцы на рязанцев, но автор в их притязаниях разобраться не сумел, во вражде-намерениях: за что воюют и ради чего.

Мы бродили по окрестностям, омывали ноги в реке, пускали по течению кораблики, и вода уносила их. К вечеру возвращались в избу, выставляли на стол напитки повышенной крепости, дьякон спрашивал в подпитии:

– Молитву знаете?

– Не…

– Чего знаете?

– Таблицу умножения, и ту с трудом.

Еще спрашивал:

– Будет ли конец мира?

Сам отвечал:

– Было начало, будет и конец.

А Веня – мечтатель владимирский, с душою ломкой, надсаженной – сказал ночью, возле избы, глядя на звезды и облегчаясь после пива:

– У него хоть вера есть. А у нас?..

Веня умер с перепою, года не прошло.


Что к этому прибавить?

Из-под какой обложки?

Под вечер…

…на тропке…

…возле глухого оврага, который не одолеть…

…повстречался нам человек – не человек, призрак – не призрак, на лицо испитой, на тело тощий, на облик смутный.

Колыхался на ветерке. Смывался с краев. Чуточку, пожалуй, просвечивал. Щурился несмело, оправлял рассыпчатые волосы, а они ссыпались на стороны, не могли уложиться.

– В старину везде леса были, – выговорил, наконец, и замолк.

Мы притихли следом. Затаенно ожидали продолжения.

– Вот сказали по радио, что мы слышим свой голос не так, как другие. Может, и слова не те, смысл не тот?..

Так и присвистнули от восхищения.

На свист появился зыристый мужичок с портфелем, стал пояснять на ходу:

– Перед вами каженник, светлый пьяница. Не ленив, но задумчив. Утром пьет, днем спит, ночью по полям бродит, тьмы опасается.

– Днем же нет ее… – всполошились мы. – Пускай тогда и гуляет.

– Днем-то, – выговорил каженник, – ее больше.

Несмелые его воздыхания. Душевные неустройства. Руки обвисали по бокам за полной за их ненужностью. Жить ему не полагалось нисколечко, но он жил.

– Вот бы я вас спросил...

Помолчал старательно.

– Муха во щах – к счастью. А мясо во щах?..

– Вопрос риторический, – быстро сказал зыристый мужичок. – Можно не отвечать.

Он и уплыл из видимости.

А мужичок остался.

– Это что за место? – потребовал мой друг. – Сказать и немедленно!

– Место наше, – пояснил, – называется Затенье. Вы же видели. Вы всё видели: не утаил! Без вас нет и нас. Но без нас и вы полиняете. Спросим себя: стоит ли держаться за бессмертную душу? Нет, граждане, не стоит!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация