Книга День открытых обложек, страница 67. Автор книги Феликс Кандель

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «День открытых обложек»

Cтраница 67

Если даже мастерская, та самая мастерская будет открыта, чемодан, возможно, еще не починили, несмотря на безответственное сообщение по телефону. С какой тогда стати выходить из дома, где так хорошо, так много не съеденных еще продуктов питания, и шагать в какую-то там мастерскую, ради какого-то там чемодана, существующего в воспаленном воображении неведомого лица, позвонившего из мастерской, которой тоже, наверно, нет?

Утомившись от столь глубокомысленных рассуждений, влияющих отрицательно на пищеварительные тракты, Леонид Ильич и Феликс Соломонович решают отойти ко сну с чувством выполненного долга.

«Люди спят: урлы-мурлы над людьми парят орлы…»

Если бы орлы.

Феликс Соломонович спит и не видит себя со стороны, а в сон к нему вламывается без спроса нечто непотребное, «в красе бушующих румян», незамедлительно скидывающее излишние покровы. «Пойдем спать», – завлекает голосом заслуженного артиста. «Зачем же во сне спать?», – изумляется Феликс Соломонович, а оно за свое: спать да спать. Но Ф. С. не желает поддаваться, вожделению противясь на манер Хармса Д. И.:

Я с тобою не хочу

делать это не хочу

потому что не хочу

Казалось бы, о чем еще говорить, однако заслуженный артист не унимается: «Я уважаю только молодых здоровых пышных женщин. К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно… Но женщины, которых любит Александр Иванович, на мой вкус все некрасивые, а потому будем считать, что это даже и не женщины».

Феликс Соломонович пробуждается от бурного сна и обнаруживает следующее. Леонид Ильич еще не ложился, но сидит на кухне, ест творог, изготовленный собственноручно, услащает его липовым медом и размышляет о том, не пойти ли в мастерскую, которая, возможно, не существует, взять чемодан, который не починили, или вновь поставить диск на проигрыватель.

Следует проверить давление крови, что Леонид Ильич и совершает в присутствии Инги Ильиничны и Феликса Соломоновича. Если оно повышенное, он расстраивается, ибо не полезно пить кофе, до которого большой охотник. Давление на этот раз пониженное, чему радуется он, радуемся мы и незамедлительно пьем кофе, приобретение которого, изготовление и потребление требуют особого навыка.

Во-первых, следует отправиться в центр города, в единственный магазин, достойный того, чтобы купить там кофейные зерна бережной обжарки. Во-вторых, надо приобрести несколько сортов и смешать в строгой пропорции, иначе не стоит и пить. Кофе "Марагоджип", Гватемала. Кофе плантационный, Танзания. Кофе "Санто-Доминго" со вкусом шоколада, Куба. Кофе "Мокко Сидамо" и кофе "Харрар", Эфиопия. Смолоть зерна, подсыпать щепотку кардамона, серого, темного или индийского, которые Феликс Соломонович привез из Иерусалима, изготовить, не доводя до кипения, и потреблять неспешно, нёбом лаская животворный напиток.

Сидим за столом, угощаемся, не забывая про липовый мед, философствуем между глотками. Вернее, философствуют они, Леонид Ильич и Инга Ильинична, наслушавшись Хармса Даниила Ивановича.

«Либо вечно, либо невечно. Почти невечно не существует, оно есть просто невечно… Но существует ли несовершившееся? Я думаю в вечном – да».

– С этим человеком, – уверяет Инга Ильинична, имея в виду Леонида Ильича, – ни дня без смысла.

Феликсу Соломоновичу суемудрие не по разуму, – как легко и просторно жить, когда сквозняком продуты извилины, излишние знания не теснят с боков. А потому он утешается иными суждениями Даниила Чармса:

«Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и плохо. С одной стороны, сказано: возлюби, а с другой стороны, сказано: не балуй. Может, лучше вовсе не возлюбить? А сказано: возлюби. А возлюбишь – набалуешь. Что делать?»

Отец Леонида Ильича пошел в мастерскую – вырезать стекло для форточки. Засмотрелся на умелую работу, сказал:

– У моего сына так не получалось. Резал – и откалывалось по кусочку.

Стекольщик, старый еврей, ответил на это:

– Значит, он умеет что-то другое.

Он умеет.

Ему этого не надо – резать стекло для форточек. Своих дел хватает.

Озарения о путях мира. Ясновидения. Прозрения с прорицаниями. А что вы думаете? Кого-то должны, наконец, посетить озарения, – отчего бы не его?

Стоит взглянуть, как Леонид Ильич вникает в мир вещей, в их звучание, ибо каждая из них обладает собственным местом в пространстве, будь то кухня, ванная или дачная терраса. Любое перемещение имеет смысл, но если он сокрыт для человека, ничего не следует передвигать. Ибо сказал мудрый раввин в наши уже дни, но мог выразить нечто похожее и Леонид Ильич, – просто его опередили: «Смысл любой вещи лежит за ее пределами. Всё зависит от того, какое значение ей придается».

Леонид Ильич относится к вещам на равных, признавая за каждой право на самостоятельность. Он с ними разговаривает, с каждым предметом, чтобы согласился стоять в этом углу с ощущением полной завершенности, повиснуть на той стене среди прочих вещей, не вызывающих аллергии, потеснить других в ящике с медными обрезками, с которыми век вековать.

Можно ли сдвинуть шкаф без его позволения? Стол, стул, кровать, тумбочку с телефоном или кофеварку? Кофеварку, наверно, можно, извинившись предварительно.

Леониду Ильичу доступно очарование вещей. Ни одна коробочка не пройдет мимо его внимания, ни одна баночка, куда можно уложить шуруп, болтик с гаечкой, где станет им привольно на месте своем, не жмет – не давит, дабы ощутили нужность свою и исключительность – ШУРУП, БОЛТИК, ГАЕЧКА.

Тело человеческое, наше тело, тоже требует вдумчивого к себе отношения, чтобы, не пренебрегая его желаниями, выбрать рубашку, одну из многих, в которой плечам, рукам и животу Леонида Ильича будет необременительно и вольготно. Но главное, самое почти главное: не занашивать старые вещи, дабы не пребывали в неприглядном виде, вовремя отпускать на покой из почтения и признательности.

Только так упорядочивают мир.

Только в мелочах.

Оттого вещи и отдаются ему с охотой, предлагая себя на долгое разумное пользование.

«Звонил Володя. Татьяна Александровна сказала про меня, что она не может понять, что во мне от Бога и что от дурака.

Я надел сапоги. На правом сапоге отлетает подметка.

Сегодня воскресение».

Заметим кстати, что Леонид Ильич не выходит из дома, если существует одна лишь причина для выхода.

Две должно быть, а лучше – четыре.

В поликлинику – и в книжную лавку. За сыром – и заплатить за телефон. В мастерскую – и в единственный магазин по соседству, достойный того, чтобы купить пять литров молока, из которого он изготовит творог по собственной технологии, усластит липовым медом.

Леонид Ильич собирается на выход долгие минуты с секундами, когда «всё обдумал взвесил пересчитал и перемножил». Ищет очки. Ключи. Кошелек. Приносит Инге Ильиничне пяток рубашек на выбор – какую надеть на этот раз. Выйдя из подъезда, спрашивает в домофон:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация