На землистом лице Вадима Семеновича Чурбакова поблескивали очки в тонкой золотой оправе. Он держал руки в карманах серого мягкого плаща и недовольно морщился — так, словно бы у него прямо перед носом держали кусочек зловонного разлагающегося мяса. Он сплюнул под ноги довольно ловко, даже не попав на блестящие дорогие башмаки.
Свиридов открыл перед ним дверь подъезда, придерживая полу куртки, под которой находилась кобура с пистолетом. Ему уже не единожды приходилось выезжать со своим патроном на подобные дела и все действия были отработаны до мелочей. Никто никому ничего не подсказывал, каждый знал свои обязанности. Они не стали пользоваться лифтом, поднялись на второй этаж, и Свиридов зло вдавил кнопку дверного замка.
Вадим Семенович не любил лифты. Он страшно боялся случайно застрять в маленькой тесной кабинке.
Вообще, после долгих лет, проведенных в камере, он ненавидел тесные помещения. Ему постоянно казалось, что не хватает воздуха и света. Поэтому в недавно построенном загородном доме Чурбакова были огромные окна с зеркальными стеклами, сквозь которые он мог любоваться панорамой озера, холмами, старыми соснами и фруктовыми деревьями прямо под окнами. Деревья к загородному дому привезли из специального питомника уже взрослыми, плодоносящими.
За дверью послышалась возня и негромкий голос:
— Кто там?
— Это я, — бросил Вадим Семенович, стоя прямо перед дверным глазком.
— О, какие гости! — послышался взволнованный голос. Затрещали замки, зазвенели цепочки и дверь открылась.
Хозяин квартиры Станислав Борисович Шеришевский сделал шаг в сторону и даже немного поклонился — ровно настолько, чтобы не уронить собственное достоинство. Первым в квартиру вошел Свиридов — так было заведено. А вот следом за ним шагнул его хозяин Вадим Семенович.
Шеришевский подал руку, Чурбаков протянул свою бледную ладонь и позволил пожать ее.
— Раздевайтесь, Вадим Семенович.
Серый плащ оказался на руке Бородина.
— Когда ты говоришь таким тоном, мне хочется дать тебе на чай.
— Что ж, я привык, можете дать, — ухмыльнулся Станислав Борисович. — Проходите, проходите., Чурбаков прошел в кабинет и ему сразу же показалось, что он начинает задыхаться от обилия книг и спертого воздуха. Он подошел к окну и открыл форточку.
— Ой, не надо, Вадим Семенович, я ужасно боюсь сквозняков! И экспонаты мои не любят — доски покоробить может.
— А я люблю свежий воздух и вам советую. Иначе астма, бронхит, туберкулез и всякая прочая ерунда.
— По вам не скажешь, выглядите вы отлично, — польстил гостю Станислав Борисович.
— Именно поэтому, — уточнил Чурбаков. Он сел в кресло, забросил ногу за ногу и осмотрелся по сторонам. — И что, ты прочел все эти книги?
— Не все, — сказал Шеришевский, — но многие прочел. Эти я так, для продажи. Коллекция, понимаете ли, я этим занимаюсь, с этого живу.
— Ты нашел покупателя? — глядя прямо в глаза Шеришевскому, произнес Чурбаков.
— Конечно! Был он у меня сегодня.
— А деньги у него есть?
— Сказал, что да.
— Кто это?
— Вы его не знаете.
— Иностранец, что ли?
— Да, иностранец.
В обществе Чурбакова Станислав Борисович Шеришевский чувствовал себя ужасно неуютно. То ли от цепкого липкого взгляда, которым тот буквально прожигал насквозь, то ли от неторопливой уверенной речи, но в Шеришевского в присутствии Чурбакова вселялся страх. И он всегда с облегчением вздыхал, когда они расставались.
— А сам ты что, беден? Не можешь себе позволить такое приобретение?
— Что вы, что вы, Вадим Семенович, откуда у меня, у старого человека такие деньги?
— Не прибедняйся, Шеришевский, проценты ты имеешь неплохие. Думаю, ты и иностранцу зарядил проценты.
— А как же, — признался Шеришевский, — ведь я с этого живу.
— Ну ладно, это твой бизнес. Когда он прибудет?
— Он был сегодня, договорились встретиться завтра.
— Завтра я с ним встречаться не буду.
— Как это!? — воскликнул Станислав Борисович. — Он же специально ради этого прилетел из Франции, — Значит, француз?
— Да, француз, Жак Бабек. Очень известный коллекционер, почти на каждом большом аукционе что-то выставляет и денег у него не мерено. Он даже Пуссена купил.
— Что купил?
— Не что, а кого, — немного обиделся Станислав Борисович. — Картину Пуссена купил.
— Где купил?
— У нас, в России. Я нашел, а он купил. А икон он скупил здесь, так вообще из досок можно целый дом построить!
— Плевать мне на это! Ты ему показал?
— Конечно, Вадим Семенович, о чем речь! Показал, он тут на нее дышал, чуть ли не молился.
— Давай ее сюда.
Шеришевский засеменил, подошел к шкафу, повернул ключ и вытащил панель «Янтарной комнаты», завернутую в мягкую ткань.
— Разверни, — приказал Чурбаков.
Шеришевский дрожащими пальцами развернул ткань.
— Не подменил?
— Как можно!
— Я ее забираю. Полюбовались и хватит, — А если она завтра понадобится? И как вообще…
— Я сам с ним встречусь, — вдруг сказал Чурбаков. — Если ты говоришь, у него есть деньги. — Да-да, конечно, у него есть деньги, иначе бы он не приехал.
— А что ему еще надо?
— Он хочет убедиться, что она в целости и сохранности.
— Ну что ж, убедится, это не сложно. Правда, придется отправиться в небольшое путешествие.
— В какое путешествие? Как в путешествие? А разве она не в Москве?
— Ты что, Шеришевский, сумасшедший или меня за такого держишь? Я, по-твоему, с ума сошел, чтобы держать такую ценность в городе?
— Нет, я понимаю".
— Тогда о чем речь?
— А как же мои проценты?
— Ты получишь свои проценты, не волнуйся. Я ведь тебя никогда не обманывал.
Хотя убедиться в том, может ли обмануть Вадим Чурбаков или нет, у Шеришевского не имелось возможности.
Ведь это была первая крупная сделка, которую Чурбаков хотел провернуть через Шеришевского, и, возможно, последняя для Шеришевского, как понимал Чурбаков.
«Его придется убрать, это ясно, как божий день, — без всякого сожаления подумал Вадим Семенович. — Отработанный материал, пустая порода».
— Так во сколько завтра?
— Он обещал у меня быть ровно в восемь вечера.
— В восемь вечера? Хорошо, я подъеду. И чтобы больше никого!
— Что вы, что вы, Вадим Семенович, я-то понимаю какое дело разворачивается.
