— Черт их тут разберет! — пробормотал он, толкая дверь ногой.
Но тут же выяснилась и причина такого странного соседства табличек. В просторной комнате стояли несколько диванов, никелированные блестящие пепельницы на высоких ножках. Здесь была курительная комната, а вот дальше налево и направо уходили коридорчики с нужными табличками над проходами; налево для мужчин, направо для женщин.
В туалете журчала вода, пахло дезодорантом и хлоркой. Целый ряд писсуаров — штук десять — растянулся вдоль стены. При желании сюда можно было запустить взвод солдат, но Комбат оказался здесь один. Уже стоя перед писсуаром, он услышал, как хлопнула входная дверь и послышались шаги. Входило человека три. Бориса Ивановича тут же насторожило, что все эти трое молчали. Обычно в таких ситуациях подвыпившие мужики «разговоры разговаривают».
Он покосился на окно, за которым просматривался вечерний город. При этом в стекле четко отражалась полупрозрачная входная дверь. Трое парней возникли на пороге. Двое из них подошли к Комбату и стали возле писсуаров, третий оказался за спиной у Бориса Ивановича.
«Рожи мерзкие», — подумал Комбат.
На запястье у одного из парней красовалась тюремная татуировка.
«Сработать-то сработало, — подумал Борис Иванович, застегивая штаны, — да только ребята, скорее всего, не имеют никакого отношения к делу, которым мы занимаемся».
— Стой смирно! — услышал он за спиной нервный возглас одного из парней.
С мерзкой улыбкой на лице тот, что стоял слева, протянул руку, чтобы залезть за отворот пиджака Комбату. Стоявший справа поигрывал ножичком. Ребята подобрались крепкого телосложения, к тому же у двоих из них в руках имелись ножи и они пребывали в уверенности, что провинциальный коммерсант дергаться не станет.
— Лапы убери! — прорычал Комбат.
И в этот момент острие ножа уперлось ему в спину.
— Дергаться станешь — пиджачок порежу. Лезь, Паша!
Комбат, скосив глаза, посмотрел на соседа справа.
— Козлы вы! — только и сказал Борис Иванович, делая резкий шаг вперед и пригибаясь.
Нож просвистел у него над головой. Комбат схватил того, который хотел залезть ему в карман, и бросил через себя. Послышался грохот. Борис Иванович развернулся к нападавшим лицом.
Паша лежал на кафельном полу, уткнувшись головой в батарею парового отопления — она-то и не дала полететь ему дальше.
— Что, денег захотелось? — недобро улыбнулся Комбат, переводя взгляд с одного грабителя на другого, как бы прикидывая, с кого бы ему начать.
— Режь! Режь его! — прошептал высокий, с узкой полосочкой усов под носом. У самого броситься первым не хватало смелости.
«А вот этот сможет, — отметил про себя Комбат, — отморозок!»
Лезвие ножа уже рассекало воздух, парень вертел перед собой холодным оружием так, как вертит фокусник стеком.
— Попишу!
— Себя не попиши!
Лежавший на полу начал уже подниматься. Он стоял на четвереньках и тупо глядел на капли крови, появляющиеся на белом кафеле, словно не веря, что это его кровь, словно бы не веря, что у него разбит нос.
— Крутые, да? — осклабился Комбат и бросился на чертившего ножом воздух.
Тот уже изготовился ударить лезвием, но в самый последний момент Комбат уклонился и ударил локтем того, который стоял неподвижно — высокого и более рассудительного. Но тот удержался на ногах и отскочив назад, принял оборонительную стойку.
— Сзади, Вася, сзади подходи!
Комбат решил не рисковать и абсолютно не скрывая намерений, нанес удар высокому в голову. Тот хоть и успел поставить по всем правилам блок, но вместе с этим блоком улетел к писсуарам. Борис Иванович, расправив плечи, двинулся на отморозка с ножом.
— Не подходи, попишу! — нервы у того уже сдавали и он принялся пятиться. — Не подходи! — он уперся спиной в стену и заелозил ногами по полу.
Комбат перехватил запястье, вывернул ему руку — нож зазвенел на кафельном полу. Не сильно, лишь для того, чтобы вывести противника минут на десять из строя, Борис Иванович ударил его в солнечное сплетение и чуть-чуть придержал, чтобы тот не разбил себе голову о край писсуара.
— Дерьмо вы, ребята, — сказал он, собирая ножи и документы.
У высокого в кармане оказался еще и газовый пистолет. Всю эту добычу Комбат забросил в унитаз и спустил воду. Борис Иванович даже не стал расспрашивать кто подослал этих парней. Сразу было ясно, что они действуют сами по себе и никак не связаны с исчезновением Жака Бабека, о котором говорил Бахрушин.
Он старательно помыл руки. Бандиты хоть и пришли в себя, подниматься с пола не спешили. Мало ли что придет в голову этому медведю в малиновом пиджаке с золотыми пуговицами!
Вернувшись в зал, Комбат шепнул одному из охранников, стоявших возле двери:
— В туалете у вас грязно. Какие-то мужики на полу валяются без документов. Как только их сюда пустили? — и он протянул охраннику скомканную двадцатку. — Приберите, что ли, там, наверное, и дети ходят.
Усевшись за стол, Рублев вытер руки салфеткой.
Подберезский, заметив небольшие пятна крови, вопросительно посмотрел на Бориса Ивановича.
— Нет, Андрюша, не беспокойся, все в порядке.
Тройка идиотов решила, что у меня можно запросто забрать деньги, — и Комбат засмеялся.
Охранник, бегло осмотрев туалет вернулся в зал, подошел к Рублеву и шепотом поинтересовался:
— Вы не против, если мы вызовем милицию?
— Лучше вышвырни этих сволочей из гостиницы и скажи швейцару, чтобы сюда их больше не пускал.
А в милицию они попадут и без меня.
Дальше ужин продолжался в спокойной обстановке. Никто из посетителей не рисковал подолгу смотреть на Комбата, и все с облегчением вздохнули, когда шумная компания, наводившая на всех ужас, покинула ресторан.
Оказавшись в номере, Борис Иванович тут же сбросил успевший опостылеть ему костюм, осмотрел пиджак, не повредил ли он его во время драки.
— Повезло тебе, Андрюша, костюмчик-то как новенький. А могли и ножом полоснуть, — он повесил его на плечики и водрузил в платяной шкаф.
И только тут Андрей увидел, что Комбат прихватил с собой из ресторана большую пачку цейлонского чая.
— Чайку бы, — мечтательно проговорил Борис Иванович.
Подберезский пожал плечами:
— Кипятильник где взять? Поздно уже, магазины закрыты, не сбегаешь. Может, посмотрю у дежурной по этажу?
— Не стоит, — Рублев порылся в сумке, вытащил из нее пачку безопасных лезвий и перочинный ножик.
Подберезский пошел в ванную, а Борис Иванович устроился за письменным столом и принялся мастерить только одному ему понятное приспособление. При этом приговаривал:
