«Но ничего, я придумал как получить над людьми власть даже продолжая оставаться в тени».
Надувная лодка ждала их у известковой скалы. Луч мощного фонарика плясал в темноте. Чурбаков по очереди высвечивал ориентиры — остовы ржавых станков, на которых полвека тому назад производили смертоносное оружие руками заключенных. И они кто послушно, кто с ненавистью в душе изготовляли бомбы, снаряды, зная, что те обрушатся на головы их жен, детей, матерей и отцов. Но страх потерять собственную жизнь или же надежда выбраться когда-нибудь отсюда и отомстить заставляла их работать. Не у многих хватало смелости признаться себе, что смерть — единственный достойный выход, единственная возможность заставить замолчать совесть.
— Еще час, как минимум, пролежит, — сказал Свиридов, причаливая к берегу.
Теперь уже фонарь оказался без надобности, под каменными сводами ярко горели строительные прожектора.
— Тащите его сразу в концлагерь. Придет в себя — разберемся.
— Может, зеков наших задействовать? — предложил Свиридов, — а то мне уже надоело надрываться.
Бородин делал вид, что ему все ни по чем.
Заскрипели железные ворота и вспыхнули прожектора в выработке, где располагались клетки с узниками. Люди тут уже потеряли ощущение дня, ночи. Кто-то дремал, кто-то, пытаясь забыться, напевал. Но лишь только увидели, что в концлагерь притащили новенького, тут же произошло оживление. Грязные, исцарапанные лица прижимались к прутьям решетки, «новые русские» тянули руки, пытаясь коснуться вновь прибывшего.
— И ему не повезло! — высоким голосом заверещал сошедший с ума Попович. — И его жена будет трахаться. Трах, трах! — он заскакал по клетке, ловко хватаясь руками за прутья, как это делают обезьяны. — Да, да, трахаться во все дырки! Слышишь?
— Да ни черта он не слышит, — обронил торговец моющими средствами Аркадий Гетман, уверенный, что находится здесь около месяца, хотя не прошло и недели.
— Слышит, просто боится глаза открыть! Страшно ему, страшно! — верещал Попович.
Французский коллекционер Жак Бабек с испугом посмотрел на Свиридова и Бородина. Ему сильно досталось от них, и страх укрепился уже на животном уровне. Он забился в дальнем углу клетки и сидел на корточках, прикрыв голову рукой.
— Смотри, боится, — захохотал Свиридов и подмигнул Бородину. — Сейчас этого якута забросим и снова за лягушатника примемся, а то он уже немного ожил.
— Примемся, примемся, — поддержал игру Бородин.
Они открыли дверь клетки и бросили Комбата на бетонный пол. После чего ударили друг друга по рукам.
— То-то взъярится, когда в себя придет! — сказал Свиридов, закрывая клетку на ключ и отдавая его Чурбакову.
Охранников не было. Всех их Чурбаков отправил прочесывать лес — на поиски Подберезского. Поиски следовало закончить до рассвета, чтобы не светиться, к утру шоссе должно было ожить.
Чурбаков нервничал. Отсюда, из-под земли, не представлялось возможным связаться с охранниками, ведущими поиски. Для этого следовало выбраться наверх, только тогда рация вновь становилась нужной вещью, а не игрушкой.
Вадим Семенович уже давно собирался оборудовать ряд ретрансляторов в тоннеле и вывести антенну наружу, но каждый раз откладывал, будучи искренне убежденным в том, что еще пара жертв — и он ликвидирует концлагерь. Но жадность брала свое. Вновь и вновь тут появлялись пленники.
«С Рублевым придется повозиться, — подумал Чурбаков. — Печати нет, значит, банковские документы, снабженные лишь подписью, не примут», Свиридов, не привыкший подолгу находиться возле клеток, совершил непростительную ошибку — слишком близко подошел к решетке. И тут же Попович, и наклонившись, схватил его за шиворот, притянул к прутьям.
Схватив Свиридова за горло, он принялся его душить, выпучив глаза от натуги. При этом Попович не переставал визжать и выкрикивал:
— Сдохнешь! От щекотки сдохнешь!
Бородин растерялся всего на несколько секунд, выхватил из кармана электрошоке? и разрядил его в Поповича. Тот дернулся и стал оседать. Но при этом пальцы его продолжали сжимать шею Свиридова, который уже начинал задыхаться. Освободившись от мертвой хватки сумасшедшего бизнесмена, Свиридов постоял секунд десять, растирая красные пятна на шее, затем, покачав головой, сказал:
— Зря ты так, — и шагнул к клетке. — Сережа, багор! Я этого так не оставлю.
— Он все равно сейчас ничего не чувствует, — но тем не менее, Бородин багор подал. — Смотри, Паша, не повреди его сильно. Жалко, юродивый все-таки.
Чурбаков устал за сегодняшний день. Легкое алкогольное опьянение уже прошло и напоминало о себе лишь пульсирующей болью в висках.
— Вы тут разбирайтесь, ребята, а я пойду. Но только никакой самодеятельности, — Чурбаков скрылся за железными воротами.
Пройдя по извилистому каменному коридору, он оказался в выработке с простым деревянным столом, где для него всегда стояла водка. Никто из охранников не рисковал притрагиваться к ней, поскольку знал — это лично для Вадима Семеновича.
А Свиридов тем временем продолжал терзать крюком багра бесчувственное тело Поповича.
— Остановись, — пытался образумить его Бородин, — придет в себя мы его плясать заставим.
— Скотина! Пользы от него никакой. Этот Попович — выкрученная тряпка, больше ни капли из него не выжмешь.
— Выдавим, — Бородин хватал Свиридова за руки.
— Да я ему сейчас крюк между ребер просуну!
— Не трогай, уймись!
Попович пришел в себя от резкого укола багром в бок, причем это произошло так, что Свиридов даже не успел среагировать. Лишь только открыв глаза, Попович тут же ухватился руками за багор и стал тянуть его на себя.
— Ловкий стал, как животное! — с удивлением и одновременно с тем с восхищением пробормотал Свиридов, подтаскивая вместе с багром Поповича к прутьям клетки. — А ну, подонок, посмотри мне в глаза!
Попович криво улыбался и по-дурашливому моргал:
— Виноват, товарищ начальник, виноват, не удержался. Не знал, что вы щекотки боитесь.
— Так значит, ты убить меня хотел?
— А как же еще! Или вы меня убьете, или я вас.
Бородин со Свиридовым переглянулись:
— Точно с ума сошел! Ты лучше деньги нам все отдай, тогда мы тебя выпустим. Поедешь отдыхать — на пляже, у моря лежать будешь.
Даже у Свиридова и у того злость на Поповича прошла. Он видел перед собой вконец спятившего человека, который может за пару минут перейти от агрессии к безмятежности.
— Море, — мечтательно протянул Попович и по-волчьи завыл, глядя на ярко горевший прожектор под сводом выработки и тут же продолжил логический ряд. — Пляж, бабы, водка, вино." — и затем, растянув опухшие губы, добавил самое заветное для себя сейчас слово. — Хлеб…
