— Я всегда любила легенды о тебе больше других, — сказала она зачем-то, чувствуя, как слабеет тело, — Без тебя не было бы искусства и порока, радости и боли, разума и безумия. Как можно ненавидеть тебя?
Лже-Ис склонил голову набок — и боль прошла.
— Принято, — сказал он и начал растворяться в окутавшем Лабиринт тумане. Когда его фигура уже была едва видна, голос зазвучал снова, словно бы отовсюду:
— Тело слабо, и все вы — его заложники. И есть лишь один выход из этой темницы…
— Ты, — прошептала Раока.
И рассмеялась.
Когда туман развеялся, она без особого удивления обнаружила себя в покоях леди Крылья Ночи — было бы даже странно, не покажи Лабиринт ей эти роскошные апартаменты, и без того постоянно являвшиеся в кошмарах. Впрочем, интерьер был не совсем таким, как она помнила: многие детали выглядели иначе. Но ядовитые лианы, оплетающие балкон, вид из окна и зеркало во всю стенку она ни с чем бы не смогла перепутать.
Был ещё один чужеродный элемент, вызывающий немалое недоумение. В вычурном кресле у окна восседал человек, возмутительно чистокровный и совершенно точно мёртвый, потому что с такими ранами на шее люди не живут. Вёл себя мужчина поразительно активно для восставшего мертвеца: радостно и немного глупо заулыбался, завидев Раоку, и радостно подскочил ей навстречу.
— Ника?.. Ты все же пришла. Такая красавица!
Раоке почему-то стало очень не по себе, как будто ледяная рука сжала её горло так сильно, что не выдохнуть.
— Я не знаю вас; вы ошиблись, — прохрипела она, и будь оно все проклято, но в её голосе плескалось слишком много страха. Она не понимала, что такого жуткого, знакомого было в имени и голосе, но в глубинах памяти что-то ворочалось — ужасное, гноящееся, пугающее до боли.
Она не хотела понимать.
Мертвец, однако, замолкать не желал.
— Вероника? — звал он упорно, — Ты совсем не помнишь меня, да?
— Я вас не знаю, — она предпочитала думать, что этот ломающийся, звонкий голос — от злости, не иначе, — И меня зовут иначе.
Человек нахмурился.
— Значит, она все же сменила тебе имя. Хотя, о чём я вообще говорю? Глупо было рассчитывать, что твоя мать хоть раз сдержит слово. Скорее гребанные раки на горе засвистят!
У фейри задрожали руки, она отступила на несколько шагов, неотрывно глядя в лицо мертвеца, который…
Ей не хотелось даже допускать такой мысли.
— Это несмешная шутка, — сказала она вслух, — Но я знаю, что ты ненастоящий, так что все в порядке.
Он криво улыбнулся, грустно глядя на неё знакомыми — много раз виденными в зеркале — глазами.
— Ты права, я ненастоящий. Просто твоё воспоминание, оттиск в твоей голове, ментальная тень. Я оставил её, когда понял, что скоро это шоу будет продолжаться, но уже без меня. Вот на сто процентов уверен, кстати, что фейри сделали бы шедевр старичка Меркьюри своим официальным гимном — вот уж где песенка точно про них…
Раока стиснула кулаки в тщетной попытке утихомирить предательскую дрожь.
— Я не знаю тебя, — сказала она, и голос стал чуть спокойней, — И не понимаю, о чём ты говоришь. Воспоминание или след, не важно: ты все равно чужое мне существо.
— Знаю, — снова кривоватая улыбка, и помимо воли Раока отметила, что её губы изгибаются порой точно так же, как его, — Думаю, мало кто из моих соотечественников может себе представить, как на самом деле выглядит интрижка с прекрасной эльфийкой, а уж местная волшебная страна заставила бы нервно прикурить в сторонке даже придворных, заставших Тюдоров или династию Мин. Про эльфийскую Королеву я вообще молчу… Даже интересно, сколько бы прожил Толкиен после знакомства с местной Галадриэль? Ставлю на то, что это были бы три часа, притом худшие в его жизни. В любом случае, прости, что не смог защитить тебя. Знаешь, твоя мать…
— Леди Крылья Ночи, — поправила Раока, чувствуя снова мерзкую дрожь в голосе, — Не называй её… так, как назвал. И вообще! Плевать на неё, и на тебя, и на все остальное впридачу. Я не хочу этого знать!
Он вздохнул.
— Прости, — повторил он снова, — Догадываюсь, что твоя жизнь после всего была несладкой. Но Альен… леди Крылья Ночи… Она не так ужасна, просто была вынуждена подчиняться приказам Королевы.
Раока вздрогнула.
— Приказы Королевы?..
— У этой психопатки Мираны были какие-то особые планы на тебя, — сказал мертвец устало, — Ты должна была попасть в это ваше Цветение, а потом — в Игру… Меня убили, когда я попытался помешать. Все, что я успел — оставить тебе это воспоминание. Стать хорошим, умелым менталистом я так и не успел… Прости. Сделал, что мог.
Раока подумала, что, если выживет, то напьется в хлам, оттаскает снова за патлы Миозу, а после закроется в комнате и будет там истерить пару недель, наплевав на все и всех. А ещё лучше — возьмёт какую-нибудь самоубийственную миссию, чтобы сдохнуть наверняка.
Потому что в этом случае Ис и Гор будут заняты друг другом, а она…
— Да как мне с этим всем жить, мать вашу? — попыталась Раока рявкнуть, но получилось едва слышное бормотание, отвратительно беспомощное и жалкое.
Окружающий мир, между тем, начал таять. Стены Лабиринта выросли вновь, а мертвый человек, исчезая, сказал:
— Прости, Ника. Мы с мамой, какой бы она ни была и что бы между нами ни было, очень тебя…
Раока зажала уши ладонями и закричала, чтобы ничего не слышать.
***
Что делать, если гигантская уродливая статуя сожрала твою начальницу? Точного ответа на этот дурацкий вопрос Бран не знал, ибо не родился ещё укурок, прописавший бы такое в должностных инструкциях. Полулис с уверенностью смог резюмировать одно: в дерьмо такого масштаба он, пожалуй, в последний раз вляпывался разве что в тот приснопамятный день, когда была арестована его семья. И то, несмотря на все ужасы клеветнических обвинений и пыток, по крайней мере, там не было мёртвых собак и призрачных коней, уносящих всадников куда-то в туман, а ещё — жуткого вида толпы в масках, хохочущей, и кружащей, и вопящей. Бран, повидавший на своем веку предостаточно всякой жути, и то чувствовал почти осязаемую необходимость упасть в обморок, например. Удерживало от такого финта ушами только понимание абсолютной бессмысленности этой затеи; вместо этого он сделал попытку забиться за колонну ещё дальше и зажать уши руками.
Говоря об этом, музыка заслуживала отдельного упоминания. По мнению лиса, местные исполнители были несомненно талантливыми, но все же больными на всю голову ублюдками, жизненной целью которых было довести до нервного приступа и перманентного энуреза как можно больше народу. Брану же, в полной мере унаследовавшему чувствительный оборотнический слух, от этой какофонии хотелось буквально лезть на стену.
— Позволь помочь твоим ушам, — переливающийся голосок прозвучал у него за спиной, — Эти звуки, должно быть, невыносимы для тебя, о прекрасный незнакомец?
