Но когда он видел, как эта сучка, которую еще совсем недавно заставлял… ой, лучше не вспоминать, что именно он заставлял ее делать, от одной мысли гульфик по швам трещит. И вот эта тварь прямо при нем теперь разводит шуры-муры с драконом. С драконом, твою мать! С драконом Васей, с которым он четыре года квасил паучановку, которому в деталях и подробностях рассказывал обо всех своих бабах. Который, в конце концов, исправно трахал и потом пожирал тех, которые не приглянулись Его Темнейшеству.
Теперь Слава наконец вспомнил во всех подробностях, как впервые увидел Аню. В Дзержинке он, конечно, не зубы лечил. Пришел в пляжный бар с девушкой, которая отдыхала в санатории. Как ее звали и где он ее подцепил? Да какая разница? Девушка служила в конторе, в главном управлении какого-то областного Мухосранска. Финансист или что-то в этом роде. Отдыхала в Сочи каждый год, с охранниками на проходной была на ты, у него даже паспорт не спросили, хотя Дзержинка — режимный объект.
Тогда Слава уже работал у Мехмета, поэтому встречались они с девушкой (Мария? Марина? да хрен с ней) в выходные и по вечерам. Валялись на пляже, сидели в баре, занимались сексом у нее в номере. И все бы ничего, но девушка начала как- то неприкрыто намекать, что ее заветная мечта — перевестись в Сочи. Мол, в управлении есть вакансия, но плохо с жильем. Слава сделал вид, что намек не понял, однако решил, что надо сливаться, не дожидаясь, пока у подруги закончится отпуск. Что он, собственно, и сделал. Причем со скандалом. И причиной скандала послужила именно Аня. Прекрасная, как ее называл, мать твою, дракон, Анна.
Вечером они сидели с девушкой в баре, и Слава прикидывал, как бы лучше с ней распрощаться, чтобы не нарваться на страшную месть. Девица, хоть и из глухой провинции, была все-таки со связями, и не только половыми. А как сильно может осложнить жизнь недоброе внимание органов, он уже успел узнать, более чем хорошо.
В самый разгар раздумий за спиной раздался громкий женский смех. Того самого бархатного тембра, на который мужское достоинство автоматически делает охотничью стойку, еще даже не видя владелицы.
— Крашеная, небось, — с неприкрытой завистью сказала Мария-или-Марина, у которой из-под светлых прядей предательски просвечивали темные корни.
Слава обернулся и увидел на входе компанию из трех мужчин и одной девушки — высокой, стройной, с распущенными темно-рыжими волосами. Двое парней были помоложе, один по-хозяйски обнимал девушку за талию. Третий, постарше, — такую- то мать! — был именно тем, кто допрашивал его на Театральной после эпохального романа со шпионкой Сьюзан. Слава поспешил отвернуться, пока фсбешник его не заметил.
Как назло, компания уселась так, что со своего места Слава хорошо видел рыжую и невольно косился в ее сторону. Четверка явно что-то отмечала — пили много, громко разговаривали и смеялись, шутили с официантками и вообще вели себя, как будто пришли к себе домой.
— Долго ты еще будешь на нее пялиться? — прошипела обиженная его невниманием подруга.
Слово за слово — они поссорились, и девушка ушла. А Слава перебрался за барную стойку и провел несколько часов, беседуя с барменшей Ниной и продолжая посматривать в сторону развеселой компании. Чем кончился тот вечер и как он оказался дома — вот этого Слава вспомнить уже не мог. Где-то на задворках болталось смутное, что, кажется, он трахнул в подсобке эту самую Нину, хотя она была совершенно не в его вкусе и вообще лет на десять старше.
В Дзержинке с тех пор Слава больше ни разу не бывал, но рыжую в городе еще раз встретил. В Ривьере. Он там гулял с очередной девицей, и она тоже была с кавалером. Уже с другим. Однако с тех пор прошло больше четырех лет и очень много событий. И уж никак он не ожидал увидеть ее здесь. У него была неплохая память на лица, но он никогда не был уверен: действительно ли это тот самый человек или просто похожий. Даже пока работал в Жемчужине и Лазурке и постоянно сталкивался с селебрити.
Когда во время последнего отбора в его рабочий кабинет привели рыжую красотку в алом платье, Слава сразу же подумал, что она здорово смахивает на ту, из бара. К тому же девушка вела себя совершенно не так, как это можно было ожидать от обычной девственницы Темного королевства. И все же он сомневался. До того самого момента, пока Аня не погнала на него после пикника. Когда возвращались с озера. Как только она сказала, что готовила сводку после его исчезновения, все встало на свои места.
Первым его побуждением было немедленно от нее избавиться. Потом он даже пытался обсудить это с драконом, но тогда разговор вылился совершенно в другое русло — об энергии девственности и всеобщей энергосистеме. Однако уже тогда было ясно: он влип. Не влюбился — ни в коем случае. Это была зависимость сродни наркотической, когда ненавидишь, но тянет так, что не можешь с этим ничего поделать.
Теперь он ненавидел Аню даже больше, чем дракона, которому сначала только неприкрыто завидовал, а потом к этому добавилась еще и бешеная ревность. Он готов был задушить ее собственными руками. При условии, что предварительно отымеет так, чтобы ее крики и мольбы о помощи были непритворными. Чтобы увидеть в ее глазах страх и боль — как у той девочки Ирочки. И, желательно, чтобы ее драконий хахаль при этом присутствовал. И никак не мог ему помешать.
В какой момент появилось это желание? Слава хорошо помнил те совершенно ненужные проблески нежности, которые пробивались сквозь его стремление поставить эту наглую сучку на место. Но с ними было покончено в тот момент, когда он увидел ее с драконом в ситуации, не оставляющей никаких сомнений. Ну еще бы! Разве эта потаскуха могла остаться наедине с мужчиной — и чтобы он не залез к ней в трусы?!
А дальше все пошло наперекосяк. Чтобы он ни пытался сделать: подкатиться к ней с нежностями (а ведь почти получилось же!), оскорбить ее, унизить чертова дракона — становилось только хуже. Но окончательно ему снесло крышу даже не тогда, когда Аня вырубила его на целый день. Точкой невозврата стала та омерзительная сцена, от которой едва не вывернуло наизнанку.
Нет, Слава не имел ничего против орального секса, особенно когда сам являлся его объектом. Но то, что он увидел… Все, что было связано с женской физиологией: месячные, беременность, роды — вызывало у него глубочайшее отвращение. Он считал, что церковь не зря называет месячные «нечистотой». Древние были не дураки, полагая, что женщину в это время желательно изолировать. Когда его подруги говорили: «Извини, не сегодня», он даже поцеловать их заставлял себя с большим трудом. А уж сделать что-то подобное подсмотренному согласился бы, может, только под страхом смертной казни.
Оказавшись с другой стороны расщелины, Слава попытался прибегнуть к уже испытанному средству, но на этот раз его проникновенный взгляд не сработал. Они с Аней были как два хищника, которые смотрят друг другу в глаза, и первым их отводит тот, кто слабее. Впрочем, ушел Слава недалеко. Ровно настолько, чтобы его не было видно. «Но я так просто не сдаюсь. Я ухожу — но остаюсь», — вспомнил он очень подходящее из какого-то старого мультфильма.
Чуть дальше, за кустами, поперек разлома лежало упавшее дерево — тут землетрясение сработало крайне удачно. Когда Слава посмотрел вниз, у него закружилась голова, и в глазах потемнело. Надо же, а ведь в армии с парашютом прыгал — не боялся. Он улегся на ствол и, отчаянно за него цепляясь, обдирая руки в кровь, перебрался через расщелину. А потом осторожно подобрался поближе и затаился рядом. И эта спецназовская супервумен даже ухом не дернула. Видимо, любовь не только слепа, но еще и глуха в придачу. Хотя какая там любовь… Курам на смех.
