Пока он вернулся, королевна расчесала и прибрала свои
волосы, и мальчику не досталось ни одного ее волоска. Тогда мальчик рассердился
на нее и не стал с нею говорить; и так пасли они гусей до самого вечера, а
затем отправились домой.
На другое утро, проходя под мрачными воротами, королевна
сказала:
Висишь ты здесь, мой верный Фалада! - а Фалада отвечал ей:
А тебе, королевна, гусей гнать надо...
Если б твоя матушка про то дозналась,
Сердце бы ее тогда разорвалось!
А придя на пастбище, села она опять на лужок и опять стала
расчесывать свои волосы, и Кюрдхен стал опять за нею бегать и хотел ее ухватить
за волосы; но она проговорила:
Дуй, подуй-ка, ветерок,
Сдуй с Кюрдхена колпачок;
Вдаль гони его, прошу,
Пока косу расчешу!
И налетел ветер, и сорвал с головы у мальчика его колпачок,
и пришлось ему долго за ним бегать, а когда он вернулся, она уж давно прибрала
свои волосы, и он ни одного волоска от нее добыть не мог; и опять они пасли
своих гусей до вечера.
Под вечер, однако же, когда они гусей пригнали, Кюрдхен
пошел к старому королю и сказал: "С этой девушкой я не хочу больше гусей
пасти". - "А почему бы так?" - спросил король. "Да она мне
целый день досаждает".
Старый король стал расспрашивать его, чем она ему досаждает.
На это Кюрдхен сказал: "Утром, когда мы с гусями проходим под мрачными
воротами, а там лошадиная голова на стене повешена, она той голове говорит:
Висишь ты здесь, мой верный Фалада! - а голова ей отвечает:
А тебе, королевна, гусей гнать надо...
Если б твоя матушка про то дозналась,
Сердце бы ее тогда разорвалось!
А затем он рассказал королю, что каждое утро происходит на
гусином пастбище и как он должен по ветру гоняться за своей шляпенкой.
Старый король приказал ему на следующий день опять гнать
гусей с королевной, а сам спозаранок засел позади мрачных ворот и слышал своими
ушами, как она говорила с головой своего Фалады; затем пошел он за нею следом
на пастбище и спрятался за куст на лужайке.
Тут вскоре он своими собственными глазами увидел, как
Кюрдхен и гусятница пригнали стадо гусей и как она потом села и распустила свои
волосы, блестевшие как золото. Вслед за тем она опять-таки сказала:
Дуй, подуй-ка, ветерок,
Сдуй с Кюрдхена колпачок;
Вдаль гони его, прошу,
Пока косу расчешу!
И опять налетел порыв ветра и унесся с колпачком Кюрдхена
вдаль, так что тот должен был за ним долго бегать, а гусятница тем временем
преспокойно расчесывала и плела свои косы, и старый король все это наблюдал из
своей засады.
Никем не замеченный, вернулся он домой, и когда вечером
гусятница пригнала гусей с пастбища, он отозвал ее в сторону и спросил, почему
она все это делает.
"Этого не смею я вам сказать, - отвечала гусятница, -
не смею я никому на свое горе пожаловаться, потому что я поклялась об этом
молчать, не то придется мне жизнь потерять".
Но король настаивал и продолжал допрашивать, и все же ничего
от нее не мог добиться. "Ну, - сказал он, - если уж ты мне ничего сказать
не хочешь, так вот поделись своим горем с этою железною печкой", - да на
том и ушел.
Тогда влезла королевна в железную печь, стала плакать и
жаловаться, облегчила свое наболевшее сердце и сказала: "Вот сижу я здесь,
бедная, всеми покинутая! Хотя я королевна по рождению, а коварная камеристка
силой заставила меня скинуть мое королевское платье и заняла мое место у
жениха, между тем как я стала гусятницей и теперь вынуждена справлять всякую
черную работу. Кабы знала то моя матушка, у ней сердце с горя разорвалось
бы!"
А старый-то король тем временем стоял наверху у самого устья
трубы, прислушивался и слышал все, что она говорила.
Выслушав ее, он вернулся опять в ту же комнату и велел ей
выйти из печки.
Он приказал одеть ее в королевское платье - и надивиться не
мог ее красоте.
Затем позвал король своего сына и открыл ему, что приехала к
нему не его невеста, а ее камеристка, и что девушка-гусятница есть его
настоящая невеста.
Молодой король был радешенек, увидев, какая у него невеста красавица
и умница, и по поводу этого открытия затеял большой пир, на который пригласил
всех своих друзей и близких.
На первом месте за столом сидел жених, и королевна сидела по
одну его руку, а камеристка - по другую и настолько была ослеплена, что не могла
узнать королевну в ее блестящем наряде.
Когда все попили и поели, и повеселели, старый король задал
камеристке загадку: "Чего бы достойна была служанка, которая так-то и
так-то обманула свою госпожу?" - и затем, изложив перед всеми историю
королевны, потребовал, чтобы камеристка сказала, какой приговор следует
произнести над такой обманщицей.
Выслушав короля, камеристка сказала: "Такая обманщица
достойна была бы того, чтобы раздеть ее донага, посадить в бочку, убитую
гвоздями; а в ту бочку впрячь двух белых коней и на тех конях катить ее по
улицам в бочке до самого места казни".
Король же сказал: "Эта обманщица - ты сама, и
произнесла ты свой собственный приговор: над тобой его и исполним".
И когда этот приговор был исполнен, молодой король женился
на настоящей королевне, и правили они своим королевством долго и мирно.
Молодой великан
У одного крестьянина был сын, ростом с мизинчик. Он
нисколько не рос и за много лет ни на волосок не вырос. Задумал однажды
крестьянин в поле выехать пахать, а малютка-сын и говорит ему: "Батюшка, я
хочу с тобою в поле". - "В поле? - сказал отец. - Нет, уж лучше дома
оставайся; ты там ни на что не пригоден; того и гляди, еще потеряешься".
Тут начал малютка плакать, и, чтобы унять его плач, отец
сунул его в карман и захватил с собою.
Выехав в поле, отец вынул его из кармана и посадил в
свежевзрытую борозду.
В это время из-за горы вышла громадная великанша.
"Видишь ли ты эту громадину? - спросил отец сына, и, желая на всякий
случай пристращать ребенка, добавил: - Вот она придет, да и возьмет тебя".
А великанша лишь переступила два шага, уж и очутилась рядом
с бороздою.
Осторожно подняла великанша малютку двумя пальцами из
борозды, внимательно его осмотрела и, ни слова не сказавши отцу, унесла его с
собою.
Отец был при этом, но от страха не мог произнести ни звука;
он счел своего сына погибшим и навек для себя утраченным.
