Наутро они опять приходили и помогали ему выбраться из
постели: одна надевала ему чулки, другая подвязывала подвязки, третья приносила
обувь, четвертая умывала его и потом утирала ему лицо своим хвостиком.
"Это она очень ловко и мягко умеет делать", - говорил Ганс.
Но и он, в свою очередь, должен был служить кошечке и каждый
день рубить дрова; на это выдавался ему топор серебряный, клин, и пила - тоже
серебряные, и колотушка медная.
И вот он колол себе дрова для кошечки, жил у ней в доме,
сладко ел и пил, но ни с кем ни разу не виделся, кроме пестрой кошечки и ее
свиты.
Однажды она сказала ему: "Ступай и выкоси мне мой
лужок, да высуши мне траву".
И дала ему косу серебряную, и брусок золотой, но приказала
все ей возвратить.
Ганс пошел и исполнил то, что ему было приказано; выкосив
луг, он принес косу, брусок и сено обратно и спросил, не может ли она теперь
ему выплатить заслуженное им вознаграждение. "Нет, - сказала кошечка, -
прежде ты мне должен еще одно дело сделать: вот тут и бревна на строение
серебряные, и топор, и скрепы, и все необходимое тоже из серебра; построй мне
из всего этого небольшой домик".
Ганс домик построил и сказал, что теперь он все выполнил, а
лошади обещанной все еще нет.
А между тем условные семь лет протекли словно полгода.
Спросила его кошечка, не хочет ли он выбрать из ее лошадей. "Хочу", -
сказал Ганс. Тогда она ему открыла домик, и, чуть только дверь отворилась,
видит он - стоят там в стойле двенадцать лошадей, статных да красивых таких,
что на них сердце радовалось!
Потом она его накормила и напоила и сказала: "Ступай
теперь домой; твоего коня я тебе не дам с собою, а вот через три дня сама
приеду и коня приведу".
Вот и собрался Ганс в дорогу, и она сама ему показала, как
пройти на мельницу, но не дала ему даже и нового платья, и должен он был
остаться в старом, заштопанном полукафтане, а он за семь лет стал ему всюду и
короток, и узок.
Когда он домой вернулся, то и другие два батрака тоже пришли
на мельницу: оба привели коней с собою, да у одного-то конь был хром, а у
другого - слеп.
"Ганс, а где же твоя-то лошадь?" - спросили его
батраки. "Через три дня будет здесь".
Те расхохотались и сказали: "Ну, да уж коли ты-то
лошадь добудешь, так уж настоящая будет!"
Пошел Ганс в дом, но мельник сказал ему, чтобы он с ними не
садился за стол - такая-то у него одежонка рваная и лохмотная, что пришлось бы
за него стыдиться, если бы кто чужой вошел. Вот и вынесли они ему немного еды
за двери, и когда вечером все спать пошли, то двое других не хотели ему и
постели дать, и он, наконец, должен был забраться в гусиный загон и улечься на
жесткой соломе.
Наутро, когда он проснулся, три дня-то уж и миновали; и
вдруг подъехала повозка, запряженная шестериком коней, и все они так и блестели
- посмотреть любо!
А при повозке был и слуга, который вел в поводу седьмую
лошадь для бедного Ганса.
Из повозки же вышла красавица-королевна и вошла на мельницу,
и эта королевна была та самая кошечка, у которой бедный Ганс семь лет
прослужил.
Она спросила у мельника, где его младший батрак. Мельник
отвечал ей: "Того мы и пустить на мельницу не можем - он весь в лохмотьях;
ну и валяется где-то в гусином загоне".
Королевна приказала сейчас его позвать. Привели его, и он
вынужден был рукой придерживать свой полукафтан, чтобы прикрыть прорехи на нем.
Тут слуга королевны развязал чемодан с богатым платьем,
вымыл батрака и приодел, и вышел он король-королем. Затем королевна захотела
посмотреть на тех лошадей, которые приведены были другими батраками: одна
оказалась хромой, другая - слепой.
Тут приказала она своему слуге привести седьмую лошадь; как
увидел ее мельник, так и сказал, что такой лошади еще у него на дворе и не
бывало.
"А эту лошадь я привела твоему младшему батраку",
- сказала королевна. "Ну, так ему отдаю и мельницу", - сказал
мельник.
Но королевна подарила мельнику коня да оставила за ним и
мельницу, а сама взяла своего верного Ганса, посадила с собою в повозку да с
ним и уехала.
Поехали они сперва к тому маленькому домику, который Ганс
построил серебряным плотничьим инструментом, а домик тот обратился в большой
замок, и все в том замке серебряное да золотое; там они и свадьбу сыграли, и
стал он богат, так богат, что на весь его век богатства хватило.
Вот людям добрым и наука: пусть не говорят, будто кто не
умен, так уж ни на что и не пригоден.
Два странника
Гора с горой не сходится, а человек с человеком, и добрый, и
злой, где-нибудь все же сойдутся. Вот так-то однажды на пути сошлись портной с
башмачником. Портной был небольшого роста, красивый малый и притом всегда
веселый и довольный. Он увидел издали башмачника, и так как он по его котомке
узнал уже, каким ремеслом тот занимается, то он ему в насмешку и спел:
Эй, башмачник, не спи,
Швы все дратвой закрепи,
Все кругом смолой залей
И гвоздочки все забей.
Башмачник шутить не любил: наморщил рожу, словно уксусу
напился, и намеревался ухватить портного за шиворот. Но весельчак-портной стал
смеяться, подал ему свою фляжку и сказал: "Ведь это я шутя! Вот на-ка
отхлебни, да и уйми свою желчь".
Башмачник, и точно, здорово отхлебнул из фляги, и по лицу
его стало заметно, что гроза рассеялась. Он возвратил флягу портному и сказал:
"Я отхлебнул из нее порядком; ну, да что об этом говорить? Пилось бы, пока
пить хочется! А не хочешь ли ты со мною вместе идти путем-дорогою?" -
"И прекрасно, - отвечал портной, - если только ты не прочь идти со мною в
большой город, где и в работе не бывает недостатка". - "Вот именно
туда-то я и направлялся! - сказал башмачник. - Ведь в небольшом местечке и
заработаешь немного; а в деревнях люди охотнее босиком ходят, чем в
сапогах".
И пошли они далее уже вместе. Досуга-то у них обоих было
довольно, а покусать-то им было почти нечего.
Придя в большой город, они всюду ходили и бродили, всюду
свое ремесло предлагали, и портному везло не на шутку...
Он был такой свежий, да розовый, да веселый, что каждый
охотно давал ему работу; а посчастливится, так еще и от хозяйской дочки то
здесь, то там поцелуйчик перепадет.
Когда он сходился с башмачником, то в его узле было всегда
больше добра. Угрюмый башмачник скроит, бывало, сердитую рожу, и сам про себя
думает: "Чем человек лукавее, тем и счастья ему больше!" Однако же
портной начинал хохотать, а то и запевал песенку, и все полученное делил с
товарищем пополам. А если шевелилась в его кармане пара геллеров, то он еще и
угостит, бывало, да по столу от радости стучит так, что вся посуда пляшет, - и
это называлось у него: "Легко заработано, живо и спущено".
