Пространствовав некоторое время, пришли они однажды к
большому лесу, через который пролегала дорога к городу, где жил король. Но
через лес вели две тропинки - одна в семь дней пути, другая - всего в два.
Однако же ни один из них не знал, которая из тропинок короче.
Оба странника наши уселись под дубом и стали совещаться, как
они запасутся и на сколько дней возьмут с собой хлеба. Башмачник и сказал:
"Надо на большее время рассчитывать - я возьму на всякий случай хлеба на
семь дней с собой". - "Что-о? - воскликнул портной. - Чтобы я стал на
своей спине тащить запас хлеба на семь дней, словно вьючная скотина, так что и
шеи повернуть нельзя будет! Нет, я на Бога надеюсь и ни о чем не стану
заботиться! Ведь деньги у меня в кармане и зимой, и летом те же, а хлеб-то в жаркое
время не только засохнет, а еще и заплесневеет. И платье себе не шью с
запасом... Как это может быть, чтобы мы не нашли настоящей дороги? Возьму себе
запасу на два дня - и вся недолга".
И вот каждый купил себе свой запас хлеба, и пустились оба в
лес наудачу. В лесу было тихо, как в церкви. Ни ветерок не веял, ни ручей не
журчал, ни птички не пели, и сквозь густолиственные ветви не проникал ни один
солнечный луч.
Башмачник не говорил ни слова; он так устал под тяжестью
своего хлебного запаса, что пот струями катился с его сумрачного и сердитого
лица. А портной был веселешенек, подпрыгивал, насвистывал или напевал песенку и
думал про себя: "И Бог на небе радуется, видя меня такого веселого".
Так шло дело два дня сряду, но когда на третий день лесу все
не было конца, а портной-то уж весь свой хлеб съел, то он невольно стал падать
духом, однако все еще бодрился, возлагая надежду на Бога и на свое счастье. На
третий день он лег вечером под деревом голодный и на следующее утро голодным же
и поднялся. То же было и на четвертый день.
Когда башмачник садился на поваленное дерево, чтобы съесть
свою порцию хлеба, портному - увы! - приходилось только смотреть на это со
стороны. Если он просил кусочек хлеба у товарища, тот только посмеивался и
говорил: "Ты был постоянно такой веселый, ну, так теперь попробуй, каково
невеселым быть! Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!" - одним
словом, он был к нему безжалостен.
Но на пятое утро бедный портной не мог уж и на ноги
подняться и от истощения с трудом мог произнести слово; щеки его побледнели, а
глаза покраснели. Тогда башмачник сказал ему: "Сегодня я тебе дам кусочек
хлеба, но за это я тебе выколю правый глаз". Несчастный портной, которому
очень жить хотелось, не смог избежать этой жестокости: поплакал он еще раз обоими
глазами и затем подставил их под острый нож бессердечного башмачника, который и
выколол ему правый глаз.
Тут пришло на память портному то, что говаривала ему в
детстве мать, когда, бывало, он чем-нибудь полакомится в кладовой: "Ешь
столько, сколько можешь, а терпи столько, сколько должно".
Когда он съел свой столь дорого оплаченный кусок хлеба, он
опять вскочил на ноги, позабыл о своем несчастье и утешал себя хоть тем, что он
одним-то глазом еще может хорошо видеть.
Но на шестой день пути голод сказался снова и защемил его
сердце. Он почти упал под дерево и на седьмое утро уже не мог от слабости
подняться: он видел смерть у себя за плечами. Тут башмачник и сказал ему:
"Я хочу из сострадания дать тебе и еще один кусок хлеба; но даром не дам,
а выколю тебе еще и другой глаз за это".
Тут только осознал портной все свое легкомыслие, стал
просить милосердного Бога о прощении и сказал башмачнику: "Делай, что ты
должен делать, а я постараюсь все вынести; но помысли о том, что Господь Бог
наш не сразу произносит свой суд на человеком: придет, пожалуй, и иной час, в
который ты получишь возмездие за злодеяние, не заслуженное мною. Я при удаче
делился с тобою всем, что у меня было. Мое ремесло все в том, чтобы стежок на
стежок сажать... Ведь если ты лишишь меня обоих глаз, то мне останется только
одно - идти нищенствовать. Сжалься же надо мною и хотя бы не покидай меня в
лесу".
Но башмачник, позабывший о Боге, вынув нож, выколол портному
и левый глаз. Затем он дал ему кусок хлеба, подал ему конец палки в руку и повел
его вслед за собою.
Когда солнце закатилось, они вышли из лесу; перед лесом на
поляне стояла виселица. Туда-то и привел башмачник своего слепого спутника,
покинул его около виселицы и пошел своею дорогою. Измученный усталостью, болью
и голодом, несчастный заснул и проспал всю ночь.
Чуть утро забрезжилось, он проснулся, но не знал, где он
лежит. А на виселице висели двое горемык, и у каждого на голове сидело по
ворону. Вот и начал один из висельников говорить другому: "Брат мой, спишь
ты или нет?" - "Нет, не сплю!" - отвечал ему другой висельник.
"Так вот что я тебе скажу, - заговорил снова первый, - роса, которая
нынешнею ночью падала на нас с виселицы, обладает особою способностью - она
возвращает зрение каждому, кто ею омоет глаза. Кабы это знали слепцы, так снова
могли бы получить зрение, а им это даже и в голову не приходит".
Услышав это, портной вытащил платок из кармана, омочил его
росою в траве и отер им свои глазные впадины. Вскоре после того портной увидел,
как солнце стало вставать из-за горы, и перед ним на равнине раскинулся большой
королевский город, с его дивными воротами и сотнями башен, и загорелись,
заискрились на островерхих вышках золотые кресты и золотые яблоки...
Он мог различить каждый листок на деревьях, увидел снова
птиц, летавших мимо, и мошек, которые толклись в воздухе. Он вынул иглу из
кармана, и когда убедился, что может по-прежнему вдеть нитку в ушко, сердце его
запрыгало от радости.
Он упал на колени, благодарил Бога за оказанную ему милость
и прочел утреннюю молитву; не забыл он помолиться и за бедных грешников,
которые покачивались на виселице. Затем он вскинул свой узелок на плечо, махнул
рукою на перенесенные сердечные муки и пошел далее, припевая и посвистывая.
Первое, что ему встретилось на пути, был гнедой
жеребенок, носившийся по полю на полной свободе. Портной схватил было его за
гриву, собираясь вскочить на него и проехать на нем в город, но жеребенок стал
просить, чтобы он его освободил. "Я еще слишком молод, - сказал он, - и
даже тощий портняжка, как ты, может мне сломать спину; пусти меня побегать,
покуда я окрепну. Может быть, придет и такое время, когда я тебя за это
вознагражу". - "Ну, что же? Побегай, - сказал портной, - вижу я, что
ты до этого Охотник".
Он еще прихлестнул его маленько хворостинкой, и тот, от
радости вскинув вверх задние ноги, помчался в открытое поле, перепрыгивая через
изгороди и рвы.
Но портняга-то со вчерашнего дня ничего не ел.
"Солнце-то теперь вижу, - говорил он сам себе, - а хлеба во рту ни крошки
не чую. Первое, что встречу на пути, хотя бы и не очень съедобное, не уйдет от
моих рук".
Как раз в это время аист преважно расхаживал по лугу.
"Стой, стой! - закричал портной, хватая его за ногу. - Не знаю, годен ли
ты в пищу или нет, но мой голод не позволяет мне долго разбирать - сверну тебе
голову да зажарю". - "Не делай этого, - сказал аист, - я птица
священная, никто мне зла никакого не делает, а я сам приношу людям немалую
пользу. Коли ты пощадишь меня, сохранишь мне жизнь, я тебе сам когда-нибудь
пригожусь". - "Ну, так проваливай, куманек долговязый", - сказал
портной.
