Потом обратилась к гусятнице и сказала: "Войди-ка в
дом, доченька; неприлично тебе здесь одной оставаться с молодым господином. Не
надо масла подливать в огонь... Пожалуй, еще влюбится в тебя".
Граф и сам не знал, что ему делать - плакать или смеяться?
"Вот сокровище-то, - подумал он, - да будь она даже и на тридцать лет
моложе, она бы не могла тронуть моего сердца". Между тем, старуха ласкала
и гладила своих гусей, как милых деток, и затем вошла в дом со своею дочерью; а
юноша растянулся на скамье под дикой яблоней.
В воздухе было тепло и приятно; кругом простиралась зеленая
широкая лужайка, усеянная синими и желтыми цветами, а посреди лужайки бежал
светлый ручей, сверкая на солнце; и белые гуси двигались тут же взад и вперед
либо полоскались в воде.
"Тут очень мило, - сказал граф, - но только я так
устал, что глаз разомкнуть не могу: дай-ка я посплю немного. Лишь бы только не
поднялся ветер и не унес бы мои ноги - они у меня словно ватные..."
Поспав немного, он был разбужен старухою. "Вставай, -
сказала она ему, - ты здесь не можешь оставаться. Правда, тебе от меня таки
солоно пришлось, но все же ты жив остался... Теперь хочу тебе отдать награду:
ведь в деньгах и во всяком добре ты не нуждаешься, так вот тебе нечто иное. - И
сунула ему в руку кружечку, целиком вырезанную из изумруда. - Храни это
бережно, - добавила она, - в этом твое счастье".
Граф вскочил на ноги, чувствуя себя опять и сильным, и
бодрым, поблагодарил старуху за ее подарок и пустился в путь-дорогу, даже и не
подумав оглянуться на дочку старухи.
Уж он порядочный кусок пути прошел, а все еще издали
доносился до него веселый крик гусей.
Граф три дня блуждал по этой глуши, прежде чем из нее
выбрался. Затем пришел он в большой город, и так как никто его не знал там, то
он и был приведен в королевский замок, в зал, где король и королева сидели на
троне.
Граф опустился на колено, вынул изумрудный сосуд, подаренный
ему старухою, и положил его к ногам королевы. Та приказала ему встать и подать
себе эту драгоценную безделушку. Но едва только она открыла этот сосуд и в него
заглянула, как упала на землю замертво.
Графа схватили королевские слуги и собирались вести в
темницу; но королева открыла глаза и приказала его освободить. "Все
выйдите отсюда вон, - сказала она, - я должна с ним переговорить наедине".
Оставшись наедине с графом, королева стала горько плакать и
сказала: "Что мне блеск и почести, меня окружающие, когда я каждое утро
пробуждаюсь с печалью и заботами! Три было у меня дочери, и младшая из них была
так прекрасна, что весь свет почитал ее за чудо. Бела, как снег, румяна, как
зорька, и волосы ее блистали, как лучи солнца. Когда она плакала, из глаз ее не
слезы капали, а жемчуг выкатывался и драгоценные камни.
Когда ей минуло пятнадцать лет, король призвал всех трех
сестер к своему трону. И посмотрели бы вы, как все были поражены, когда вошла
моя младшая дочь - словно солнышко на небо выкатилось!
Король же сказал им трем: "Дочери милые! Не знаю я,
когда настанет мой последний час, но я хочу сегодня же определить, что каждая
из вас должна будет получить по смерти моей. Знаю, что все вы меня любите; но
которая из вас более любит - той и достанется лучшая доля. - И потом добавил: -
Не можете ли вы мне выразить словами, насколько каждая из вас меня любит? По
вашим речам я ознакомлюсь и с тем, что вы думаете".
Тогда старшая сказала: "Люблю отца моего так же, как
сладчайший сахар".
Другая сказала: "Люблю отца, как самое лучшее из
моих платьев".
А младшая молчала.
Отец и спросил ее: "Ну, а ты, любимое мое дитятко, ты
как меня любишь?" - "И сама не знаю, - отвечала она, - и даже не могу
ни с чем сравнить свою любовь".
Но отец настаивал, чтобы она выразилась определеннее.
Тогда она сказала наконец: "И самое лучшее блюдо мне без
соли не вкусно - вот и отца я тоже люблю, как соль!"
Услышав это, король пришел в ярость и сказал: "Если ты
любишь меня настолько лишь, насколько любишь соль, так и за любовь твою я
награжу тебя одною солью".
И разделил королевство пополам между двумя старшими
дочерьми, а младшей приказал навязать на спину мешок с солью, и двое слуг
должны были вывести ее в дремучий лес.
Мы все за нее просили и молили, - сказала королева, - но
гнев короля нельзя было ничем смягчить. Как она, бедняжка, плакала, когда должна
была покинуть дом! Вся дорога ее была усеяна тем жемчугом, который у ней из
глаз выкатился.
Вскоре после того король раскаялся в своем жестокосердии,
приказал разыскивать свою дочь во всем лесу; но никто не мог ее найти.
Как я подумаю, что ее, может быть, растерзали дикие звери,
то не знаю, куда деваться от печали; иногда, впрочем, я утешала себя надеждой,
что она еще жива и укрылась где-нибудь в пещере или нашла себе приют у
сострадательных людей.
Но представьте себе, что, когда я вскрыла ваш изумрудный сосудец,
в нем я увидела жемчужину, такую же точно, какие вместо слез падали из глаз
моей дочери, и потому вы можете себе вообразить, как сжалось при этом мое
сердце! Скажите, как эта жемчужина попала в ваши руки?"
Граф рассказал королеве, что сосудец он получил от старухи в
лесу, которая показалась ему ведьмой; но младшей королевны ему не приходилось
видеть, и ничего о ней он не слышал.
Король и королева решились тогда посетить старуху; они
предполагали, что там, где оказалась жемчужина, они должны будут получить
сведения и о своей дочери.
Старуха сидела в своей глуши за прялкою и пряла. Становилось
уже темно, и лучина, горевшая у очага, проливала свет очень скупо. Вдруг
послышались крики гусей, возвращавшихся с пастбища, и вскоре в избу старухи
вошла и ее дочка. Старуха почти не обратила на нее внимания и едва кивнула
головой в ее сторону.
Присела дочь на лавку, взяла свою прялку и так проворно
стала сучить свою нитку, словно молоденькая девушка. Так сидели мать с дочкою
дома, не говоря ни слова.
Наконец, что-то зашуршало за окном, и два огненных глаза
глянули в избу. То была старая ночная сова, которая трижды крикнула:
"Угу!" - и исчезла. Старуха только повела глазами вверх, потом
проговорила: "Пора тебе дочка, выйти... Ступай на свою работу".
Та поднялась и вышла, и пошла по лугам далее и далее в самую
долину. Наконец подошла она к колодцу, у которого росли три старых дуба. Между
тем месяц поднялся из-за горы, большой и круглый, и было так светло, что иголку
на земле сыскать было нетрудно.
Она скинула кожу, прикрывавшую ее лицо, нагнулась к колодцу
и стала из него умываться. Умывшись, она и кожу с лица окунула в воду и потом
разложила ее на лугу, чтобы она опять могла высохнуть и побелеть при лунном
свете.
