Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: "Ну,
собирайте, детки, валежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли".
Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его
гора-горой. Костер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: "Вот,
прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда
мы закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою".
Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда,
они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и
подумали, что их отец гденибудь тут же, недалеко.
А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец
подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.
Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости,
и они крепко уснули.
Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель
стала плакать и говорить: "Как мы из лесу выйдем?" Но Гензель ее
утешал: "Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем
дорогу".
И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял
сестричку за руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как
заново отчеканенные монеты, и указывали им путь.
Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к
отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто
стучался, то сказала им: "Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго
заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь".
А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила,
что он их одних покинул в лесу.
Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети
услышали, как мачеха однажды ночью еще раз стала говорить отцу: "Мы опять
все съели; в запасе у нас всегонавсего полкаравая хлеба, а там уж и песне
конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы они уж
никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними
придется".
Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: "Лучше было
бы, кабы ты и последние крохи разделил со своими Детками". Но жена и
слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.
"Назвался груздем, так и полезай в кузов!" -
говорит пословица; так и он: уступил жене первый раз, должен был уступить и
второй.
А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители
заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать
голышей, но мачеха заперла Дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из
дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: "Не плачь, Гретель, и
спи спокойно. Бог нам поможет".
Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они
получили по куску хлеба - еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.
По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто
приостанавливался и бросал крошки на землю.
"Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься,
- сказал ему отец, - ступай своей дорогой". - "Я оглядываюсь на
своего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною", - отвечал
Гензель. "Дурень! - сказала ему мачеха. - Это вовсе не голубок твой: это
труба белеет на солнце".
Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по
дороге.
Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь
не бывали.
Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им:
"Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы
пойдем в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и
возьмем вас с собою".
Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском
хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.
Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не
приходил за бедными детками.
Проснулись они уже тогда, когда наступила темная ночь, и
Гензель, утешая свою сестричку, говорил: "Погоди, Гретель, вот взойдет
месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и отыщем
дорогу домой".
Но вот и месяц взошел, и собрались они в путь-дорогу, а не
могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в
поле, давно уже те крошки поклевали.
Гензель сказал сестре: "Как-нибудь найдем дорогу",
- но дороги не нашли.
Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все
же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были
питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они
притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под
деревом и заснули.
Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский
дом. Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили в
чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.
В самый полдень увидели они перед собою прекрасную
белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они
приостановились и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она
расправила свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли
к избушке, на крышу которой птичка уселась.
Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба
построена и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
"Вот мы за нее и примемся, - сказал Гензель, - и
покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок
отломить - оно, небось, сладкое". Гензель потянулся кверху и отломил себе
кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и
стала обгладывать его оконницы.
Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:
Стуки-бряки под окном -
Кто ко мне стучится в дом? А детки на это отвечали:
Ветер, ветер, ветерок.
Неба ясного сынок! - и продолжали по-прежнему кушать.
Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил
себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу,
тут же у избушки присела и лакомилась на досуге - и вдруг распахнулась настежь
дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.
Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои
лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: "Э-э,
детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от
меня никакого вам не будет".
Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на
столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А
затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой,
когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
