Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была
она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того
только и построила, чтобы их приманивать.
Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его
убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у
ведьм красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей,
и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще
подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо:
"Эти уж попались - небось, не ускользнуть им от меня".
Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже
поднялась, и когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их
полных щечках, она пробормотала про себя: "Лакомый это будет
кусочек!"
Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки и снесла его в
маленькую клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать
сколько душе угодно, - никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке,
растолкала ее и крикнула: "Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари
своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его
откармливать. Когда он ожиреет, я его съем".
Гретель стала было горько плакать, но только слезы даром
тратила - пришлось ей все, то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.
Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а
сестричке его доставались одни только объедки.
Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему:
"Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты
откормишься?" А Гензель просовывал ей сквозь решетку косточку, и
подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за
пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.
Когда прошло недели четыре и Гензель все попрежнему не
жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать.
"Эй ты, Гретель, - крикнула она сестричке, - проворней наноси воды: завтра
хочу я Гензеля заколоть и сварить - каков он там ни на есть, худой или
жирный!"
Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду
носить, и какие крупные слезы катились у ней по щекам! "Боже милостивый! -
воскликнула она. - Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в
лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!" - "Перестань
пустяки молоть! - крикнула на нее старуха. - Все равно ничто тебе не
поможет!"
Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома,
повесить котелок с водою и развести под ним огонь.
"Сначала займемся печеньем, - сказала старуха, - я уж
печь затопила и тесто вымесила".
И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже
наружу выбивалось.
"Полезай туда, - сказала ведьма, - да посмотри,
достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в нее хлебы".
И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма
собиралась уже притворить печь заслонкой: "Пусть и она там испечется,
тогда и ее тоже съем".
Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала:
"Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?" -
"Дурища! - сказала старуха. - Да ведь устье-то у печки настолько широко,
что я бы и сама туда влезть могла", - да, подойдя к печке, и сунула в нее
голову.
Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом
очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом
задвинула.
Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки
отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.
А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю,
отперла клетку и крикнула ему: "Гензель! Мы с тобой спасены - ведьмы нет
более на свете!"
Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей
отворят дверку.
О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали
кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в
избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными
каменьями. "Ну, эти камешки еще получше голышей", - сказал Гензель и
набил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала: "Я тоже
хочу немножечко этих камешков захватить домой", - и насыпала их полный
фартучек.
"Ну, а теперь пора в путь-дорогу, - сказал Гензель, -
чтобы выйти из этого заколдованного леса".
И пошли - и после двух часов пути пришли к большому озеру.
"Нам тут не перейти, - сказал Гензель, - не вижу я ни жердинки, ни
мосточка". - "И кораблика никакого нет, - сказала сестричка. - А зато
вон там плавает белая уточка. Коли я ее попрошу, она, конечно, поможет нам
переправиться".
И крикнула уточке:
Уточка, красавица!
Помоги нам переправиться;
Ни мосточка, ни жердинки,
Перевези же нас на спинке.
Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку
и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. "Нет, - отвечала
Гретель, - уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно".
Так и поступила добрая уточка, и после того, как они
благополучно переправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им
казаться все больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца
своего.
Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в
него и бросились отцу на шею.
У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он
покинул детей своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.
Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек - и жемчуг и
драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их
пригоршнями выкидывать из своего кармана.
Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да
поживать, да радоваться.
Моей сказочке конец.
По лесу бежит песец.
Кто поймать его сумеет,
Тот и шубу заимеет.
Три змеиных листика
В некотором царстве жил да был такой бедняк, которому нечем
было прокормить даже своего единственного сына.
Тогда сказал ему сын: "Милый батюшка, вам так плохо
живется - я вижу, что я вам в тягость; лучше уж вы отпустите меня, и я пойду,
попытаюсь сам заработать себе на хлеб". Тогда отец его благословил и с великою
грустью простился с ним.
А как раз около этого времени один могущественный король вел
войну с соседним государством; юноша поступил к нему на службу и отправился на
войну.
И когда войска сошлись и произошло сражение, он подвергался
большой опасности: кругом него так и сыпало свинцовым горохом, многие из его
товарищей погибли.
