Когда же он стал обтесывать одно дерево, то вскоре ударил
как-то топором мимо да попал по своей же руке так неловко, что должен был уйти
домой и перевязать свою руку. Так отплатил ему маленький седенький человечек за
его скупость.
Затем пошел второй сын в лес, и мать точно так же, как
старшему, дала и этому про запас пирог и бутылку вина. И ему тоже повстречался
старенький, седенький человечек и стал у него просить кусочек пирога и глоток
вина.
Но и второй сын отвечал ему весьма разумно: "То, что я
тебе отдам, у меня убудет, проваливай!" - и, не оглядываясь на человечка,
пошел своей дорогой.
И он был также за это наказан: едва успел он сделать
удар-другой по дереву, как рубанул себе по ноге, да так, что его должны были
снести домой на руках.
Тогда сказал Дурень: "Батюшка, дозволь мне разочек в
лес сходить, дров порубить". - "Что ты в этом смыслишь?
Вот братья твои и поумнее тебя, да какого себе ущерба
наделали! Не ходи!"
Дурень однако же просил да просил до тех пор, пока отец не
сказал: "Да ну, ступай! Авось тебя твоя беда умуразуму научит!" А
мать про запас только и дала ему, что лепешку, на воде в золе выпеченную, да
бутылку прокисшего пива.
Пришел он в лес, и ему тоже повстречался старенький,
седенький человечек и сказал: "Мне и есть и пить хочется, дай мне кусочек
твоей лепешки и глоточек твоего питья".
Дурень и ответил ему: "Да у меня только и есть, что
лепешка, на воде замешанная, а в бутылке прокисшее пиво; коли это тебе любо,
так сядем да поедим вместе".
Вот и уселись они, и каково же было удивление Дурня, когда
он полез за пазуху за своею лепешкою, а вынул отличный пирог, откупорил
бутылку, а в бутылке вместо прокисшего пива оказалось доброе винцо!
Попили они, поели, и сказал человечек Дурню: "Сердце у
тебя доброе, и ты со мною охотно поделился всем, что у тебя было; за то и я
хочу тебя наделить счастьем. Вот стоит старое дерево; сруби его и в корневище
найдешь подарок".
Затем человечек распрощался с Дурнем.
Пошел Дурень к дереву, подрубил его и, когда оно упало,
увидел в корневище дерева золотого гуся. Поднял он гуся, захватил с собою и
зашел по пути в гостиницу, где думал переночевать.
У хозяина той гостиницы было три дочери; как увидели они
золотого гуся, так и захотелось им посмотреть поближе, что это за диковинная
птица, и добыть себе хоть одно из ее золотых перышек.
Старшая подумала: "Уж я улучу такую минутку, когда мне
можно будет выхватить у него перышко", - и при первом случае, когда Дурень
куда-то отлучился, она и ухватила гуся за крыло...
Но увы! И пальцы, и вся рука девушки так и пристали к крылу,
словно припаянные!
Вскоре после того подошла и другая; она тоже только о том и
думала, как бы ей добыть себе золотое перышко, но едва только она коснулась
своей сестры, как приклеилась к ней, так что и оторваться не могла.
Наконец подошла и третья с тем же намерением; и хоть сестры
кричали ей, чтобы она не подходила и не прикасалась, но она их не послушалась.
Она подумала, что коли они там при гусе, так отчего же и ей
там тоже не быть?
И подбежала, и чуть только коснулась своих сестер, как и
прилипла к ним.
Так должны были они всю ночь провести с гусем. На другое
утро Дурень подхватил гуся под мышку и пошел своею дорогою, нимало не тревожась
о том, что вслед за гусем волоклись и три девушки, которые к гусю приклеились.
Среди поля на дороге повстречался им пастор, и когда
увидел это странное шествие, то сказал: "Да постыдитесь же, дрянные
девчонки! Как вам не совестно бежать следом за этим молодым парнем? Разве
так-то водится?"
При этом он схватил младшую за руку и хотел отдернуть; но
едва он коснулся ее, как и прилип к ее руке, и сам был вынужден бежать за тремя
девушками.
Немного спустя повстречался им причетник и не без удивления
увидел господина пастора, который плелся следом за девушками. Он тотчас
крикнул: "Э, господин пастор, куда это вы так поспешно изволите
шествовать? Не забудьте, что нам с вами еще придется крестить сегодня", -
и он тоже подбежал к пастору, и ухватил было его за рукав, но так и прилип к
рукаву...
Когда они все пятеро плелись таким образом вслед за
гусем, повстречались им еще два мужика, которые возвращались с поля с заступами
на плече. Пастор подозвал их и попросил как-нибудь освободить его и причетника
из этой связки. Но едва только те коснулись причетника, как и они пристали к
связке, и таким образом их уже побежало семеро за Дурнем и его гусем.
Так пришли они путем-дорогою в город, где правил король, у
которого дочь была такая задумчивая, что ее никто ничем рассмешить не мог. Вот
и издал король указ, по которому тот, кому удалось бы рассмешить королевскую
дочь, должен был и жениться на ней.
Дурень, прослышав о таком указе, тотчас пошел со своим гусем
и всей свитой к королевской дочке, и когда та увидела этих семерых человек,
которые бежали за гусем, она разразилась громким смехом и долго не могла
уняться.
Тогда Дурень потребовал, чтобы она была выдана за него
замуж, но будущий зять королю не понравился, он стал придумывать разные
увертки, и наконец сказал, что отдаст за него дочь только тогда, когда он
приведет ему такого опивалу, который бы мог один целый погреб выпить.
Дурень вспомнил о седеньком человечке, который, конечно, мог
ему в этой беде оказать помощь, пошел в тот же лес и на том месте, где он
срубил дерево, увидел того же самого человечка, и сидел он там очень грустный.
Дурень спросил его, что у него за горе на сердце. Тот
отвечал: "Меня томит такая жажда, что я ее ничем утолить не могу; холодной
воды у меня желудок не переносит; а вот бочку вина я выпил; но что значит эта
капля, коли выплеснешь ее на раскаленный камень?" - "Ну, так я могу
тебе в горе пособить, - сказал Дурень, - пойдем со мною, и я утолю твою
жажду".
Он привел человечка в королевский погреб, и тот набросился
на большие бочки вина, и пил-пил, так что у него и пятки от питья раздуло, и
прежде чем миновали сутки, успел уже осушить весь погреб.
Дурень вторично потребовал у короля свою невесту, но король
рассердился на то, что дрянной парнишка, которого каждый называл Дурнем, смел
думать о женитьбе на его дочери; поэтому король поставил новые условия: прежде,
чем жениться на королевне. Дурень должен был добыть ему такого объедалу,
который бы мог один съесть целую гору хлеба.
Дурень, недолго думая, прямо направился в лес, там увидел он
на том же месте человечка, который подтягивал себе что есть мочи живот ремнем и
корчил весьма печальную рожу, приговаривая: "Вот сейчас съел я полнехоньку
печь ситного хлеба, но что может значить этот пустяк, когда такой голод мучит!
Желудок у меня пустехонек, и вот я должен стягивать себе живот ремнем как можно
туже, чтобы не околеть с голоду".
