Тут солнце скрылось, и наступила кромешная темнота.
Лёня заметался, разволновался.
– Я же предупреждал! – кричит. – Сейчас стемнеет!.. И точно!!!
– У тебя редкий дар предвидения, – говорю я.
В тоннеле вообще ничего не видно. Только сквозь щели между столбами просвечивал черный лес густой, и корни у деревьев вздымались, как щупальца из-под земли. Тоннели расходятся во все стороны. Некоторые из них кружат по горе, то опускаясь, то вновь поднимаясь. Где тот один, который ведет в Киото?
– Пока эти все ворота пройдешь, копыта отбросишь, – ворчал впереди уже совершенно невидимый Лёня. – Как бы змеи не выползли! Японская рогатая гадюка – знаешь такую?
Слышу, у меня за спиной нарастающий свистящий шелест: ФШ! ФШ! ФШ!.. ВЖИХ!.. – это черный ворон пролетел по тоннелю, задев мою голову крылом. Последнее, что я увидела в верхние щели бесчисленных храмовых ворот, – зигзаги летучих мышей в погасшем небе. И окончательно потеряла всякую ориентацию.
Но тут… зажглись фонари. Эти каменные фонари причудливой формы, в рост человека, стоявшие вдоль тоннелей, и сами-то смахивали на святилища. У них в окошках, укрытых рисовой бумагой, прорезаны очертания месяца и звезд – из которых падал на лестницу тусклый свет, а между ними летали ночные бабочки.
О! Я подозревала, я даже точно знала – не может быть, что японцы среди ужасающе древних камней и ворот с черными иероглифами в окружении страшнейшего темного леса упустят случай возжечь свои удивительные фонари. Тем более, у них тут фонари предназначены не только красоваться или освещать путь, они символизируют свет истины, разгоняющей мрак невежества.
Мы вышли по ним из тоннеля и оказались у той в три обхвата сосны с очень длинными иглами, от которой начали путь на гору. Мне снился потом изгиб ее ствола на фоне звездного неба Киото.
Кинулись в магазин, пока не закрыто, и долго рассматривали сырые щупальца осьминогов: никак не могли решить – хотим мы их или не хотим. И только за полночь, когда весь город спал, тихо сели на кухне и стали ужинать.
– Продукты у них хорошие, очень качественные, – удовлетворенно говорил Лёня, заваривая нам в чашках – мне супчик «KNORR», а себе – «Galina Blanka».
Глава 12
Ни дня без сои!
Конечно, нам хотелось вкусить что-нибудь экзотическое из национальных блюд. Мы даже с Лёней в книжном магазине напали на невероятную поваренную книгу, где приводилось несколько сот рецептов японской кухни. Фишка в том, что страницы этой книги пропитаны различными ароматами. Если слегка потереть страницу, явственно возникает и разносится по магазину благоухание блюда, вот именно о котором рассказывается на этой странице.
Мы так пристально обнюхивали каждую страницу, два чревоугодника, и такое устроили в книжном магазине буйство запахов, что на нас уже продавцы стали коситься. А муж Яско Танаки – почтенный Юзо-сан, невольно ставший свидетелем этой сцены, сделал выводы и торжественно пригласил нас в ресторан.
Он заказал нам ужин в старинном ресторане Киото на берегу той самой реки, в высохшем русле которой танцевала когда-то божественная Окуни. (Больше полугода Камогава, что значит Утиная речка, являет собой каменистое ложе, поросшее высокой травой.)
Мы сидели на веранде за низким столиком на подушках, поджав под себя ноги, – сам Юзо-сан, Яско Танака, их дочка Томоко и мы с Лёней. Каждые десять минут к нам выходила девушка в кимоно и приносила какое-нибудь удивительное японское блюдо в маленьких лаковых или керамических чашах. Она опускалась на колени и с улыбкой Джоконды всякий раз полностью меняла сервировку.
Это были явные морепродукты, я только не знала – какие именно, когда я спрашивала, наши друзья отвечали уклончиво, а Лёня так прямо и заявил:
– Ага! Мы тебе скажем, а ты есть не будешь.
Наверное, моллюски, щупальца осьминогов, морские водоросли, травы, сырая рыба с соевым соусом, разные болотные овощи, странные грибы на длинных белых ножках с маленькими шляпками, глаз каракатицы на листе хризантемы… Потом вынесли пышный цветочный горшок: среди растущих там живых зеленых листьев – на палочках – запеченные рыбки.
– Эту рыбу лучше есть в середине июня, – сказал Юзо-сан, с сомнением глядя на цветочный горшок.
– А в остальное время она ядовитая? – испуганно спросил Лёня, поскольку была только середина мая.
– Нет, просто маленькая, – ответил Юзо-сан.
На «десятое» нам дали свободно плавающее в бульоне живое растение под названием «джунсай-ла» – зеленое с голубым цветочком.
– Скользкий тип! – назвал это блюдо Юзо-сан.
И действительно, это было очень скользкое существо, палочками его не ухватишь, ложек нам не дали, я все-таки попробовала его заглотить из этнографического интереса, ведь это растение, а не животное, вполне вегетарианское блюдо, но оно выскользнуло у меня изо рта. Второй попытки я делать не стала.
Мясом нас не угощали, зная мою склонность к буддизму. В Японии вообще с этим делом не очень, опять же из-за Будды. Сейчас не так строго. А в прежние времена желающий поесть дичи называл горного козла «ямакудзира» – «горный кит», такие хитрости позволяли японцам есть мясо в обход буддийскому учению.
Но это все, как говорится, «фукусёку», побочные блюда, они подаются в сыром виде или слегка обвариваются кипятком, или, если заказано что-то типа «горного кита» – жарятся над углями на решетке или на вертеле… Зато основная пища, «сусёку» – вареный горячий рис. Я даже не видела, чтобы японец ел хлеб. К любым самым сытным блюдам он обязательно закажет рис, иначе не наестся.
Рис тут почтительно именуют «гохан» – слово из двух иероглифов: второй означает пища, а первый – приставка учтивости. Перед варкой его тщательно перебирают, чтоб уж рисинка к рисинке, старательно промывают, варят отдельно и без соли в небольшом количестве воды, которая после двадцатиминутного кипения выпаривается, и в котле, накрытом толстой деревянной крышкой, остается мягкий, рассыпчатый рис. Тут его перекладывают в деревянную кадочку, в чашки накладывают деревянной лопаточкой… Если трапеза состоит из многих блюд и сопровождается выпивкой, гохан подается в заключение. Ни вина, ни закусок после гохана подавать не положено.
До риса нам принесли жаровню, поставили на стол. Это блюдо из молока и сои варилось прямо у нас на столе, пока не образовалась густая пенка-тофу – соевый творог. Безвкусная такая штука, страшно полезная. В Японии культ сои. Ни дня без сои! Поскольку соя и водоросли – залог долголетия.
С долголетием в Японии дело обстоит очень серьезно. Этот вопрос японцы издревле не пускали на самотек. Среди их любимых семи божеств на корабле сокровищ плывет Долголетний Старец – Дзюродзин: одомашненный хозяйственными японцами средневековый китаец, даос-отшельник, который нашел эликсир бессмертия. Он накачал мощнейшую жизненную энергию, что отразилось на удлиненной форме его головы и внушительных размерах живота – на Востоке считается, именно в животе сосредоточен источник жизни.
