Кирилл был учёным-естественником. И кое-что в инстинктах с рефлексами понимал. Даже про подсознание кое-что читал. И про железы внутренней секреции, чья деятельность якобы всё детерминирует. Всё-то он знал, но...
Но он стоял, смотрел, и не мог оторваться от этого зрелища.
— Это я-то тощая?! А ну, раздевайся!
Нет, двигаться, шевелить конечностями Кирилл был решительно не в состоянии. Его хватило лишь на то, чтобы сделать пару шагов к краю расстеленной шкуры. Где он и застыл с идиотским, надо полагать, выражением лица.
Переступая босыми ногами по оленьему меху, Луноликая подошла к нему и...
И через полминуты (или меньше?) он оказался точно таким же голым — посреди нетоптаного снега и ослепительного света. Было тепло — загорать можно. Как туземная женщина умудрилась справиться с многочисленными «молниями» и «липучками» на одежде нового знакомого, науке осталось неизвестным. Но она справилась — безошибочно и быстро.
— Пошутил я! — пролепетал аспирант. — Ты вполне толстая... А кое-где — даже очень!
В какой-то прострации Кирилл вяло соображал, что лобок у неё оволошен довольно сильно — современные ему девушки стараются избавиться от излишков растительности, а таучинские наоборот — считают это достоинством, забавой для «мужниных рук». А ещё, мучительно краснея, аспирант осознал, что некая (очень важная!) часть его тела вышла из повиновения и, налившись дурной силой, смотрит в небо...
— Ух, ты-ы-ы! — восхитилась Луноликая. — Давно с женщиной не был, да?
— Да нет, был... — выдавил из себя Кирилл. И вдруг вспомнил, что решил «молотить» под крутого первобытного воина-тундровика. Он вспомнил это и сказал довольно решительно: — У меня много женщин, но... Но я хочу тебя!
— Так чего же ты ждёшь? — недоумённо пожала плечами Луноликая и опустилась на олений мех. — Ждёшь чего?!
— Олени твоей упряжки мчатся к финишу (к стоянке, к месту отдыха), — сказала женщина, не открывая глаз. — Зачем ты придерживаешь их?
— Ну-у... — задыхаясь пробормотал Кирилл, — хочу доставить тебе удовольствие... Чтобы ты тоже... К финишу...
— Не старайся, глупенький... — прошептала она и слизнула капельку пота с верхней губы. — Не старайся, воин, а делай как хочешь... О-о-х... Стреляй!.. Я хочу, чтобы ты... в меня... А потом мы поедем снова — твоя упряжка полна сил!
И Кирилл выстрелил...
Вот только бессильного отдыха после этого не настало. Он и отдышаться-то толком не успел, как почувствовал, что хочет (и может!) снова. Женщина этому не удивилась — ничуть. Впрочем, возможно, она-то его и спровоцировала, хотя ничего особенного вроде бы и не делала...
— Ждёшь чего? — спросила она. — Терпишь зачем? Хочешь, я устроюсь сверху? Или лучше давай вот так...
Аспирант считал себя сексуально нормальным. Некоторые его «девушки» говорили, правда, что он просто «супер», что способен доставить партнёрше «неземное» наслаждение. Версия была, конечно, соблазнительная, но привитая в детстве «беспощадность к себе» сказалась и в период «юношеской гиперсексуальности». Попросту говоря, поимев первый опыт сексуальных сношений, Кирилл отправился не куда-нибудь, а в Публичку, благо к тому времени и читательский билет имел, и с каталогами обращаться научился. Килограмм-другой скучных текстов (включая довоенный учебник для фельдшерских курсов) всё расставил на свои места — никакой он не «супер», а просто нормальный парень (молодой мужчина), и скоро это всё пройдёт — хотеть (и мочь!) он будет два-три раза в неделю, и то не в каждую. Это если не начнёт пить или «колоться»...
То, что он вытворял с ней (или она с ним?!) на этой пушистой шкуре, явно выходило за рамки физиологической нормы. Вокруг была тундра и мороз градусов десять, но отражённые от склонов лучи солнца лупили со всех сторон...
Кирилл, наверное, задремал в очередную паузу, разнежившись в лучах этой естественной световой печки. Он был (в кои-то веки?!) без одежды «на улице», и при этом ему не было холодно — скорее наоборот...
— Хватит спать, Кирь! Поехали!
— Но я... Я, кажется, больше не могу...
— Вот дурачок! Вставай, одевайся!
И Кирилл встал, протёр глаза и начал двигаться.
Они одевались вместе — глядя друг на друга. Она не пыталась ничего скрывать, а он просто не мог. Облегчённый комплект меховой зимней одежды для жительницы тундры... Трусиков или их замены в нём не предусмотрено... Это всё не стирается, а выбрасывается, когда станет слишком грязным — то есть поздней весной, а на следующую зиму нужен новый комплект...
— Слушай, ты из меня весь боезапас вынула! — признался бывший аспирант. — Как это у тебя получается?!
— Не твоё дело! — буркнула Луноликая. Она обвязала скатанную шкуру сыромятным ремешком и понесла её к нарте.
Кирилл смотрел на неё и видел перед собой пожилую женщину, похожую на злобную училку по русскому в восьмом классе, на тётку в паспортном столе, на продавщицу в соседнем киоске, на главбуха родного института...
«И вот её-то я ?! — ужаснулся Кирилл. — Да ещё и столько раз подряд?! Бред какой-то! Может, она колдунья и морок навела? Хотя... Хотя... Вот если ухватить её за подол рубахи и потянуть вверх... А штаны — наоборот... Под ними же ничего нет...»
Самое смешное, что она, похоже, прочитала его мысли. Полуобернулась, моргнула длинными ресницами и...
И сурово сказала:
— Ты это прекрати — хватит! Вот ведь неуёмный — я (сама Я) чуть не устала! Поехали!
«Куда? Зачем?! — хотел спросить перспективный учёный, но промолчал. — Пускай оно всё идёт как идёт... Ч-чёрт, но я снова её хочу!»
Он вновь был пассажиром или грузом на беговой нарте. Упряжные быки, недовольные тем, что их оторвали от любимого занятия (выкапывать ягель из-под снега), тянули вяло и как-то несинхронно. Каюр, впрочем, их и не понукал — Луноликая показывала новому знакомому стадо, знакомила его с ним или, может быть, она так кокетничала. Впрочем, это её кокетство больше напоминало урок или лекцию — нужно усвоить, а то хуже будет.
— Вон та — пятнистая — наша, — показывала она на беременную олениху. — Больших телят рожает! А эта...
— Какая?
— Ну, вон та — с пятном на боку — каждый год двойню приносит! И не бросает, обоих выкармливает! А этот — её прошлогодний сынок. Здоровый вырос, но робкий — как ни выроет в снегу ямку, так его сразу самки сгоняют. Он уходит и новую роет. Хечукан кастрировать его хочет — говорит, хорошо в упряжке ходить будет, а я не хочу — пусть производителем (нормальным самцом) станет...
«Что ж, — думал Кирилл, — науке такая особенность известна: люди бесписьменных народов умеют держать в памяти массу информации. Это, кстати, касается не только скотоводов, которые помнят «в лицо» сотни своих животных, но и их «цивилизованных» оппонентов. К примеру, многие сибирские воеводы были неграмотны, всё своё делопроизводство держали «в уме» — и справлялись!»
