А что она такое говорит про шаманку? Вообще-то, настоящих „профессиональных” шаманов у таучинов нет. Общаться с духами ветра, мороза, удачи или болезни в какой-то степени может каждый, а глава семейства так просто обязан уметь „заговаривать” погоду или мириться с душами убитых животных. Другое дело, что у одних это получается эффективно и „зрелищно“, а у других — не очень. Однако...»
— Ага! — прервала его мысли «жена». — Опять думаешь! И глаза пустые, как будто видят иное.
— Да, — признался учёный, — вот такой вот я! Не нравится, не ешь! Чего ты пристала, словно помочь можешь?
— А вдруг? — подняла голову Луноликая. — Только ты же ничего не объясняешь!
И Кирилла вдруг прорвало — он начал говорить, говорить, говорить. При этом он прекрасно понимал, что грубо нарушает правила мужской «техники безопасности» — жалуется женщине, которая как бы находится под его покровительством. По-хорошему, такое может позволить себе лишь ребёнок в отношении матери, но никак уж не «самец» в отношении «самки». Но с другой стороны, кто под чьим покровительством находится?!
— ...Понимаешь, я родился и вырос в других условиях. Именно они кажутся мне единственно нормальными. Да, я научился бегать по снегу, править упряжками, могу долго не спать. Но дело в том, что, по меркам моего мира, все здешние радости и не радости вовсе, а неприятности! Их надо терпеть — терпеть изо дня в день! Этому «терпежу» конца-краю не видно, а я устал! Нет, не телом — душой! Устал терпеть! Устал соскабливать грязь с тела — в душ хочу! Хочу нормальной еды — на тарелке! Хочу выспаться на постели с чистым бельём! Стоит мне вспомнить, из чего готовится ваша любимая похлёбка, как всё съеденное просится обратно! Сырые мозги, хрящи, сало считаются лакомством — но я не могу их признать таковыми! Не могу радоваться такой пище! Нет, к этому нельзя привыкнуть... Здесь никогда не бывает «нормально» — постоянный холод, но все говорят, что летом будет гораздо хуже — жара и комары! Да, здесь можно выжить, но жить?! Постоянно?! Когда я представляю, сколько мне ещё осталось кантоваться тут, хочется повеситься...
Он говорил ещё долго, даже не заметив, что начал употреблять всё больше и больше слов, которых слушательница никоим образом понять не может. В конце концов он выдохся и устыдился:
— ...В общем, не обращай внимания — это мои проблемы. Здесь таких ни у кого не бывает, так что не бери в голову — может, само пройдёт.
— Смешной! — без улыбки качнула головой женщина. — Половины твоих слов я не поняла, но, по-моему, у тебя самая обычная «болезнь чужого». Её многие умеют лечить!
— Как это? — довольно равнодушно поинтересовался Кирилл. — Впрочем, давай не будем об этом...
— Почему не будем? Каждая женщина хочет, чтобы её мужчина был весёлым и довольным. Это нетрудно сделать!
— Глупостей-то не говори! — вяло отмахнулся Кирилл.
Его уже мучила совесть, что он раскрылся, предстал слабым перед туземной женщиной. А женщины — всех веков и народов — любят мужчин сильных и жестоких. Природа женская такова — как бы. Это — как бы — медицинский факт. Бывают, конечно, исключения и отклонения, но...
— Нетрудно — что? — попытался взять себя в руки учёный.
— Я объясню, — кивнула женщина. — Расскажу, ты только слушай!
И она действительно объяснила! Правда, теперь уже Кирилл половины слов не понял — про души и духов людей, вещей и явлений. Однако за всем этим первобытным бредом отчётливо проступало рациональное ядро — некий факт, зафиксированный учёными-этнографами родного мира, которых никак нельзя заподозрить в идеализме.
«К концу XIX века в регионе сложилась ситуация, которая столетием позже будет казаться анекдотичной. Русское и „обрусевшее” население огромного края кучковалоь по долинам крупных рек. Оно вело оседлый и полуголодный образ жизни, основой которого являлась рыбная ловля. Никакого сельского хозяйства не было и в помине, а подвоз товаров с „материка” был мизерным. Значительная часть этого населения выживала благодаря контактам с „дикарями“ — оленными таучинами, кочевавшими в открытой тундре. Сплошь и рядом „русским” даже нечего было предложить на продажу, кроме жалкого домашнего скарба и кустарных поделок. Мясо и шкуры на одежду не столько выменивались, сколько выпрашивались. Огромной удачей (даже для царских чиновников!) считалось подружиться с каким-нибудь богатым оленеводом — голод тогда семье не грозил. Грязные и грубые „дикари” по весне старались откочевать подальше от русских селений, спасаясь от набегов „друзей”, — отказать голодающим в пище таучины не могли, чем те и пользовались с бесцеремонностью „белых” людей, дорвавшихся до халявы.
В те времена брак между таучином и „русской” женщиной не был редкостью. Правда, при наличии у жены многочисленных родственников для хозяина стада такой брак означал почти верное разорение — вся эта родня начинала жить за его счёт. Имелась и другая проблема. Жизнь в стационарных приречных посёлках, в избах, топившихся по-чёрному, была далека от комфорта в современном смысле слова. Но кочевой быт тундры оказывался настолько тяжёл, что многие „русские” жёны привыкнуть к нему не могли при всём желании. Однако детей и родню как-то надо было кормить. Что делать? И тогда возник (возродился?) некий обряд, некое колдовское действо, как бы снимающее психологическое и физическое отторжение. Вроде бы не было случая, чтобы прошедшая через данный обряд женщина не смогла прижиться в тундре.
Что же получается?! Луноликая предлагает мне пройти через такой „курс лечения"? Но ведь это же вмешательство в психику! Ну да, а коренному горожанину оказаться в тундре — это не вмешательство?! Бли-ин...»
— Но ведь это, кажется, женский обряд? — сурово (как ему казалось) поинтересовался Кирилл.
— С чего ты взял?! — удивилась Лу. — Даже мой предок Нки-та проходил через него — спроси у матери!
— Но это же было давно! Сейчас-то для чего это делается?
— Как это «зачем»? А если наши пойдут в поход и приведут много пленных? Вот, к примеру...
Последовал добрый десяток имён односельчан — как оказалось, это люди других народов, захваченные когда-то в набегах. Они приняли местный образ жизни и считаются «своими». А тех, кто не принял, в этом мире уже нет. Умерли сами или были убиты, уточнять Кирилл не стал. Он вновь представил собственное будущее и... согласился.
— Вот и хорошо! — обрадовалась Лу. — Я поговорю со стариками.
Это странное действо состоялось два дня спустя — в зимнем пологе. Как объяснили Кириллу, нужно, чтоб было темно и чтоб пространство замкнуто, дабы пришедшие на зов духи не разбежались.
Народу в полог набилось человек семь — старики, старухи и двое относительно молодых мужчин, считающихся сильными шаманами. Почти все пришли с собственными бубнами, украшенными всевозможными амулетами и дополнительными побрякушками. Пока горел светильник, народ угощался клочками какой-то белёсой дряни, сложенной в деревянную миску. Не обделили и Кирилла — даже скормили ему двойную дозу. Вкус был незнакомый и не слишком противный. Аспиранту всей душой хотелось верить, что это не сушёные мухоморы. Впрочем, ему вскоре стало всё равно.