Музыка смолкла, последний водевиль был окончен и наступил роковой для России год, что породит лавину самой кровавой трагедии в мировой истории, которая на восемьдесят лет снесёт нашу злополучную державу с магистрального пути развития мировой цивилизации.
ЭПИЛОГ
Ольга развелась с мужем и закрутила столь бурный роман с юным представителем императорской династии, что весть об этом дошла до Николая II, изрядно уставшего от морганатических браков своих ближайших родственников. Впрочем, даже он не смог ничего с этим поделать, однако история этой пылкой любви — это сюжет уже отдельного романа.
Что касается её ревнивого, рогатого и в конце концов брошенного мужа, то вскоре после развода Семён Николишин внезапно исчез из России. Говорят, что его, одетого самым франтоватым образом, с тросточкой в руках, видели в Париже на Елисейских полях, причём не одного, а в обществе «профессора чёрной и белой магии» Щеглова.
Сергей Алексеевич Кутайсов влюбился в мадемуазель Васильчикову до такой степени, что просил её руки, однако получил отказ. Тогда он просто похитил фрейлину и увёз её в Финляндию, где они обвенчались в православном храме. Теперь он с молодой женой временно поселился в Гельсингфорсе, откуда регулярно посылает в «Сатирикон» юмористические заметки на тему взаимоотношений русских и чухонцев.
По представлению департамента полиции Зинаида Аристарховна Водопьянова получила огромную пенсию и отошла от дел. Нет, она не изменила своим привычкам и регулярно заводит всё новых и новых любовников, что не мешает ей сохранять самые тёплые и дружеские отношения с Макаром Александровичем Гурским. Что касается Морева, то, получив её прощальное письмо, он пришёл в полное неистовство, бросился на конвойных и едва не был заколот штыками. После выздоровления и суда, его притворили к двадцати годам каторги, однако ввиду известных исторических событий полностью отбыть этот срок ему будет не суждено.
Ещё в самом начале года Елена обрадовала мужа известием о своей беременности, так что Денис Васильевич превратился в счастливого семьянина и при первой же встрече с Гурским пригласил его стать крёстным будущего ребёнка. Макар Александрович, разумеется, согласился, но при этом имел столь мрачное выражение физиономии, что Винокуров не мог не поинтересоваться самочувствием старого друга.
— Моё самочувствие здесь абсолютно ни при чём, — уныло заявил следователь. — Просто меня всё чаще одолевают самые мрачные мысли и скверные предчувствия. Вы, мой друг, ещё далеко не так стары, как я, и поэтому вам будет легче перенести грядущие потрясения. Я же чувствую себя настолько усталым, что порой мне приходит крамольная мысль: а хорошо бы умереть ещё до того, как всё это начнётся!
— Макар Александрович! — укоризненно воскликнул Винокуров. — Не стоит поддаваться депрессии, вполне естественной для данного времени года, иначе мне придётся сказать, что я вас просто не узнаю.
— Забавно, что вчера мне пришла та же самая мысль — я сам себя не узнаю...
— А что же вчера случилось?
— Я получил письмо из Лондона от своего приятеля — профессора Ферингтона. Помните, как в конце прошлого года мы имели честь отужинать у него?
— Разумеется, помню, — кивнул Денис Васильевич, который как раз тогда совершал свадебное путешествие но Европе. — Ну и что же он вам такого написал?
— Господин Ферингтон консультирует английскую полицию по вопросам преступлений, совершенных психически нездоровыми людьми, поэтому интересовался тем, не хочу ли я сам поработать в Скотланд-Ярде, где, по его словам, для меня имеется подходящая вакансия.
— Вы шутите? — Денис Васильевич во все глаза смотрел на задумчивого следователя и не мог поверить своим ушам. — Да неужели вы всерьёз думаете покинуть Россию?
Ответом было понурое пожатие плеч.
— Но чего вы так боитесь?
— Я привык смотреть на революционеров как на криминальный элемент, поэтому за время моей тридцатипятилетней службы в полиции у меня скопилось столько должников по другую сторону закона, что... Вы же сами понимаете, что сделает со мной наш общий знакомый господин Морев, как только каким-либо образом освободится с каторги.
Всё это было сказано с такой безнадёжной интонацией, что теперь уже встревожился и сам Винокуров.
— Так что тогда, — неуверенно спросил он, — может, и мне с женой снова вернуться в Швейцарию?
— Почему бы и нет? Чем чёрт не шутит... — И Гурский впервые за всё это время вскинул печальные глаза на своего озадаченного друга.
— Знаете, Макар Александрович, — после долгого молчания снова заговорил Винокуров, — но мне кажется, что нам лучше бы вернуться к этому разговору немного погодя. По-моему, сейчас для вас настали критические дни, которые надо просто пережить и тогда настроение непременно изменится.
— Возможно, им правы, — тускло улыбнулся следователь, — тем более, что у мужчин бывает гораздо больше критических дней, чем у женщин, разница лишь в том, что у женщин они регулярнее. — Устало пошутив в столь несвойственной ему манере, Макар Александрович стал прощаться.
Провожая его до порога, Винокуров вдруг вспомнил что так и не поздравил следователя с наступлением Нового года.
— Да лучше бы и не наступал вовсе! — безнадёжно махнул рукой Гурский.
— Что вы, Макар Александрович, что вы! Вы уже забыли, что в этом году я наконец-то стану отцом?
И тут вдруг Гурский впервые за их многолетнее знакомство обнял Дениса Васильевича и несколько мгновений молча держал в объятиях.
— Счастья вам и Елене Семёновне, — сказал он, окончательно уходя, — а на крестины я, разумеется, приду.
Денис Васильевич так растрогался от этого странного прощания, что немедленно поднялся в спальню жены и передал ей обещание Гурского, не став тревожить её предчувствиями старого следователя. В тихом семейном кругу он и сам скоро успокоился, позабыв об этом разговоре и увлёкшись придумыванием имени их будущему ребёнку.
Увы, но, поскольку этому ребёнку суждено будет родиться уже после начала Первой мировой войны, можно с печальной уверенностью предсказать, что спокойное благополучие наших героев окажется очень недолговечным...
