— Простите, но я вас не понимаю. Разве бывает гениальная халтура?
— Нет, разумеется, халтура не может быть гениальной, но любой гений способен опуститься до халтуры. Да взять того же Россини, который писал так торопливо, что порой ленился сочинять что-то новое и просто переносил целые куски из одних своих опер в другие. Я не могу слушать «Севильского цирюльника», поскольку там помимо прекрасных мелодий есть множество ужасно занудных речитативов, произносимых под жалкое треньканье одного-двух аккордов... Кажется, мы приехали.
Действительно, карета остановилась на набережной. Денис Васильевич помог своей спутнице выйти, после чего Елизавета, заметно волнуясь, взяла его под руку. Они вошли в дом и поднялись в квартиру Распутина.
Винокуров уже заранее бесился от мысли, что при том наплыве посетителей, о котором он был немало наслышан, им предстоит покорно и неизвестно сколь долго дожидаться аудиенции у этого вечно пьяного проходимца с нечёсаной бородой, сальными от постоянного приглаживания грязными руками космами и хитровато-безумными глазами. Однако он ошибся — никаких особо важных посетителей в тот день не было, поэтому их встретила лишь толпа домочадцев «святого чёрта», состоявшая главным образом из женщин в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Это был тот самый гарем истеричек самого разного социального происхождения, который яростно молился не столько самому «старцу», сколько его неистощимой похоти.
Стоило одной из этих женщин по имени Муня узнать о том, что пришла племянница Новосильцевой, как их тут же проводили к Распутину. Тот сидел за самоваром в большой просторной столовой. Угол комнаты занимал массивный буфет, на котором стоял бронзовый подсвечник со стеклянной лампой, а в центре высился огромный стол, беспорядочно заставленный корзинами с цветами, бутылками вина, банками с мармеладом и тарелками с жареной рыбой — последнюю Распутин просто обожал.
Компанию ему составляли три женщины и один немолодой и невзрачный мужчина средних лет и явно семите кой наружности — бывший огранщик бриллиантов Симанович, ныне числившийся в личных секретарях «старца». Несколько лет назад, во время русско-японской войны, он всего за год ухитрился сколотить себе немалое состояние, проделав это весьма нехитрым образом. Досконально изучив приёмы шулерской игры и набив целый чемодан игральными картами, Симанович приехал в Маньчжурию и прямо там, в районе боевых действий, организовал передвижной игорный дом для скучающих офицеров. В дальнейшем он тоже не брезговал тёмными делишками, так что если бы не личное покровительство «старца», публично называвшего его «лучшим из евреев», полиция бы уже давно выслала шулера и ювелира Симановича из Санкт-Петербурга. Два необразованных, но хитрых проходимца явно нашли друг друга.
Своим необычным поведением Распутин поразил Дениса Васильевича в первые же мгновения. Едва заметив Винокурова, он поспешно поставил чайное блюдце на стол и с громким криком: «Изыди, окаянный, и демона за собой оставь!» — размашисто перекрестил пришельца.
Денис Васильевич слишком хорошо помнил о знаменитом прорицании Распутина двухлетней давности — тогда, в Киеве, во время открытия памятника Александру II, «старец» стоял в толпе вдоль пути следования императорского кортежа, и когда мимо него проезжала пролётка со Столыпиным, впал в экстаз и принялся бормотать: «Смерть, смерть за Петром едет!» Спустя два дня глава правительства был убит.
Ну и как, зная всё но, было реагировать на дикий выкрик проклятого провидца? Винокуров поневоле дрогнул и, неуверенно поёжившись, осведомился:
Какого ещё демона?
— А вот Акулина тебе и покажет! немедленно отозвался «старец», толкая кулаком и бок сидевшую рядом дородную молодую женщину в голубом ситцевом платье с покорным выражением миловидного лица. Она послушно вскочила из-за стола, подбежала к Денису Васильевичу и, схватив его за руку, насильно повлекла за собой. Винокуров ещё успел оглянуться и ободряюще кивнуть испуганной Елизавете:
— Я сейчас...
Оказавшись в прихожей, Акулина повлекла его куда-то в дальний конец коридора, бормоча на ходу:
— К иконе приложишься, и демон сгинет! Раз старец сказал, значит, демон у тебя на плечах сидит.
Однако, оказавшись наедине с глупой бабой, Денис Васильевич быстро стряхнул минутное наваждение и забеспокоился об Елизавете.
— Оставь ты меня, чёрт бы тебя подрал, — брезгливо произнёс он, после чего с силой вырвал руку, отпихнул от себя Акулину и оглянулся. Из дверей столовой, которую он только что покинул, непрерывно галдя и хихикая, уже вываливались все участники чаепития.
Винокуров заподозрил неладное и устремился обратно, но это оказалось не так-то просто сделать! Все эти проклятые бабы своими пышными телесами загораживали ему проход, а еврей секретарь столь внушительным тоном заявил: «Нельзя тебе туда, господин хороший...» — что мгновенно привёл Дениса Васильевича в самое настоящее бешенство.
Кое-как прорвавшись сквозь эту отвратительную толпу, хватавшую его за руки и полы пиджака, он с силой рванул на себя дверь и... Оказавшись у опустевшего стола, Денис Васильевич не увидел Распутина, зато услышал жалобный вскрик Елизаветы и метнулся на звук её голоса.
За огромной, пропахшей табаком портьерой находился знаменитый кабинет старца, представлявший собой длинную узкую комнату с одним окном. У стены стояла железная кровать, покрытая пёстрым шёлковым покрывалом, а в изголовье высилась пирамида подушек — от самой маленькой до самой большой. Здесь же имелся умывальник, дамский туалетный столик с зеркалом и дамский же секретер с письменными принадлежностями, на котором постоянно лежал подарок императрицы — золотые часы с царским гербом на крышке. На стенах висели портреты царственной четы, картинки с сюжетами из Священного писания, а над самой кроватью — огромная, украшенная бело-красно-голубыми лентами фотография алтаря Исаакиевского собора.
Разумеется, у Дениса Васильевича не было времени рассматривать всё это нелепое убранство, поскольку на кровати уже происходило нечто непотребное. Первым, что поразило его в самое сердце, был вид красивых женских ног в белых чулках и шнурованных белых сапожках. Одна из этих ног была беззащитно откинута в сторону, вторая болталась на плече Распутина, который, что-то непрерывно бормоча, стягивал с себя бархатные штаны, обнажая тощую волосатую задницу.
Не помня себя от гнева, Винокуров схватил «старца» за шиворот и одним рывком свалил с кровати. В следующее мгновение разъярённый Распутин с такой силой пнул его сапогом, что Денис Васильевич отлетел в сторону, с грохотом опрокинув умывальник, и скорчился на полу, испытывая при этом адскую боль в паху. Однако он всё же попытался встать, когда увидел, как Распутин вновь принялся заваливать кусавшуюся и визжащую Елизавету обратно на кровать.
Спасение пришло неожиданно — в виде звучно насмешливого мужского голоса:
— Что, Ефимыч, опять безобразничаешь?
Да, как всякий пронырливый и оттого по-настоящему талантливый журналист, Сергей Кутайсов всегда умел вовремя оказаться на месте событий! Мгновенно оценив ситуацию, он первым делом оттащил «старца» от изрядно помятой и залитой слезами фрейлины, после чего, как мог, его успокоил, заставив выпить любимой мадеры. И лишь затем, когда Елизавета расправила платье, а Винокуров кое-как поднялся на ноги, журналист вернулся к ним обоим и тихо, но самым серьёзным тоном посоветовал:
