— Он самый. Не далее, как три дня назад мы провели спиритический сеанс, в результате которого нам удалось вызвать дух Казановы. Однако, когда я спросил у него, какое будущее ожидает нашу Россию, дух отвечал, что доверит сию тайну только самому императору!
По лицу Николая трудно было сказать, насколько серьёзно он воспринял это сообщение, но тут за дверью послышались шорох и сдавленный смех, после чего она отворилась и в кабинет, звонко смеясь, вбежали четыре великие княжны в белых платьях. Александр Михайлович тут же встал и, расплывшись в улыбке, по очереди расцеловал всех девочек. Если в политике его племянник был не слишком удачливым самодержцем, проигравшим войну с Японией и допустившим революцию девятьсот пятого года, то в личной жизни Господь наградил его прелестными дочерьми, любоваться на которых благодаря их естественности, свежести и непринуждённости было одно удовольствие.
Старшей из них — Ольге, которую прочили замуж за наследника румынского престола, — исполнилось всего семнадцать лет. У неё были очень светлая кожа и умные глаза с испытующим взором. Она была горда, открыта, честна и справедлива, выступая арбитром в спорах других сестёр. В отношениях с людьми Ольга вела себя очень непринуждённо, чему немало способствовали её врождённая находчивость и оригинальность.
Татьяна была двумя годами младше и намного сдержаннее. Шатенка, она, по общему признанию, являлась самой красивой, и при этом обладала железной волей, ярко выраженной настойчивостью и упорством. Это была холодная и решительная красавица, лишённая обаяния и непринуждённости старшей сестры. Говорили даже, что по её манере держать себя в ней раньше всех стала проявляться царская кровь.
Мария тоже была красавицей, причём несколько крупноватой для своих четырнадцати лет. Она блистала яркими красками чему способствовало отменное здоровье, у неё были большие чудные глаза, но при этом сама она являла собой воплощённую скромность, сердечность и доброту.
Самая младшая — двенадцатилетняя Анастасия была гораздо менее красива остальных сестёр, зато славилась своим лукавством и баловством. Благодаря природному артистизму она моментально схватывала смешные стороны любого человека или происшествия и мастерски их имитировала или передразнивала. При этом беззаботная весёлость сочеталась в ней с феноменальной ленью, что несколько мешало её успехам в учёбе.
— Откуда это вы, такие весёлые? — поинтересовался Александр Михайлович.
— С урока русской литературы, — первой отвечала Ольга, ласкаясь к отцу.
— Ого! И что же вы там читали?
— Гоголевскую «Шинель», звонкими голосами, но вразнобой отвечали девочки.
— Ну и как, понравилось?
На этот раз инициативу перехватила Анастасия. Мгновенно приняв серьёзный вид, она наморщила нос, заложила руки за спину и, медленно прохаживаясь, начала говорить нарочито гнусавым голосом:
— «Даже те русские писатели, которые стояли наверху социальной лестницы, не брезговали сбегать вниз, перепрыгивая через три ступени, чтобы заглянуть в дворницкую под дверью. Вся большая литература — это беспрестанное копание в душе “маленького человека”, который из-за своей социальной ничтожности не может запретить любопытствующему литературному жандарму вломиться с обыском в его каморку. И всё, что там обнаруживается, с безжалостной откровенностью выносится на литературный свет, становясь предметом праздного любопытства читающей публики и составляя славу автора...»
— Браво, браво! — захлопали в ладоши Мария и Татьяна. — Именно так и проповедовал нам господин Николаев. А мы его ещё спросили — разве бывают литературные жандармы?
— А что вы тут говорили про дух Казановы, дядя Сандро? — неожиданно вспомнила Ольга. — Мы тоже хотим пообщаться с привидением!
Великий князь переглянулся с племянником и с улыбкой отрицательно покачал головой.
— Ну почему, почему?
И все четверо, как по команде, взявшись за руки, образовали вокруг него хоровод, после чего, приплясывая и кружась, начали распевать.
— Хотим увидеть, привидение, чудесное видение, чудесное видение!
Широко улыбавшийся Александр Михайлович, видя перед собой круговорот задорных и милых девичьих мордашек, стоял-стоял, а затем вдруг упёр руки в бока и пустился вприсядку, чем вызвал настоящий взрыв восторженного визга. Сам Николай стоял немного в стороне, с блаженной улыбкой наблюдая всю эту катавасию.
Всеобщее веселье прервало появление камердинера. Подойдя к царю, он что-то негромко сказал ему на ухо, после чего лицо Николая сразу приняло напряжённое выражение. Татьяна, оказавшаяся в тот момент ближе всех к отцу, услышала имя Распутина и громко произнесла его вслух. После этого девочки, мгновенно рассыпав хоровод, устремились к выходу. Одна только Мария обернулась и помахала рукой великому князю.
— Поцелуйте от нас тётю Ксению!
Стоило им скрыться, как Александр Михайлович протянул руку племяннику и сухо заявил:
— Прощай, Никки.
— Ты уходишь, Сандро?
— Да, не хочу сталкиваться с этим мерзавцем. А тебе советую подумать о том, что, прислушиваясь к его советам, ты рискуешь не только потерей империи, но и жизнями своих дочерей!
Лицо Николая исказилось столь болезненной гримасой, что Александр Михайлович понял — он перегнул палку. А ведь, предлагая племяннику познакомить его с Муравским, он имел вполне сознательное намерение вытеснить из императорской семьи Распутина, предложив вместо него другого, несравненно более рафинированного и цивилизованного медиума, чем все те юродивые, которые периодически появлялись при дворе прежде сибирского мужика, начиная с печально известного французского шарлатана мсье Филиппа. И уж куда лучше вызывать дух великого авантюриста Казановы, чем терпеть во дворце запах мужицких портянок!
— Впрочем, ничего ещё не потеряно, — поторопился добавить он, обеспокоенный молчанием племянника. — Так я приведу к тебе своего медиума?
— Разумеется, мне будет очень любопытно. — Николай секунду поколебался, а затем обнял великого князя и добавил: — Знал бы ты, Сандро, как мне всё это надоело — Распутин, политика, склоки, угрозы! Скорей бы наступило Рождество!
Глава 22
МОЛОДОСТЬ
Несмотря на то что едва начался декабрь, над большим катком, залитым на Марсовом поле, царила атмосфера предстоящего Рождества. Разноцветные электрические гирлянды, духовой оркестр, звонкие крики продавцов бубликов и горячего чая да ещё лёгкий снежок, осыпающий непокрытые головы катающихся, — всё это создавало неповторимую атмосферу беззаботности и веселья.
Заразился этой атмосферой и Денис Васильевич, медленно прогуливавшийся вдоль самой кромки льда Когда то и он, ещё будучи гимназистом, больше всего на снеге любил эту загадочно-радостную рождественскую атмосферу. И до чего жаль, что у него до сих пор нет дочери, которую бы он, взяв за руку, мог приводить на каток, чтобы с улыбкой следить за её первыми, неуверенными шагами по блестящему тёмно-синему льду!
