– Я дам тебе эту сумму. Без проблем!
– Нет, Давидик, не хочу. Спасибо, конечно, но нет.
– Почему? Мирек! Зачем тебе быть привязанным к этой бабе? Отдашь ей деньги и свободен!
– Нет, тогда я буду должен тебе.
– Но я же не потребую, чтобы ты помимо денег платил мне еще и натурой!
– Давид! – вспыхнул Мирослав.
– Прости, друг, не хотел тебя обидеть, но ведь это факт… Разве нет?
– Знаешь, это мое сугубо личное дело.
– Конечно, но если ты загубишь свой талант, служа этой твоей… даме, а ты его факт загубишь, ему тесно в этой скандинавской глуши, в этом совершенно сбрендившем обществе, где мужику нельзя даже смотреть на бабу… Помнишь, у Высоцкого когда еще было: «Не хочем с мужчинами знаться, мы будем теперь почковаться!» Провидец был, любимый мой Владимир Семенович! Давай поедем в Армению, юг, солнце… Ты видал когда-нибудь хачкары?
– Это камни резные, да?
– Ну да! Ты никогда не бывал в Армении, это огромное упущение! Я тоже попал туда уже взрослым, но я был потрясен… Я ведь вырос в Сумгаите. Ты вот хочешь вернуться в Москву, и это правильно, Мирек! А давай сделаем так: ты возьмешь у меня деньги, свалишь отсюда, но не станешь драть глотку в кабаках, ты ж там сопьешься…
– Да ладно, я ж пел когда-то… Не спился.
– Тогда ты был свободен, как птица.
– А сейчас я буду должен, опять должен, но тебе, – с горькой усмешкой проговорил Мирослав. – Нет, благодарю, пока поработаю тут…
– А девушка твоя за это время найдет себе другого. Поверь, Мирек, я знаю, что говорю, и знаю, что делаю. Скажи честно, разве ты не чувствуешь себя здесь чужим? Разве не мучает тебя теснота?
– Теснота?
– Тебе, твоему таланту разве не тесно здесь?
– Давидик, спасибо тебе, конечно, но я всего-навсего гончар, понимаешь? Я не скульптор, не художник, я просто гончар.
– Нет, друг, ты не просто гончар… Просто гончары не устраивают выставки в московском Доме художника, о них не пишут восторженных статей, они торгуют на рынке своими горшками. И все! А твои «Танцовщицы» – это же чудо! А твоя девушка была на этой выставке?
– Была. Да. Она удивительная… Хочешь взглянуть?
Мирослав специально перевел разговор.
– Вот, глянь!
– О какая! Серьезная… И милая…
– Не то слово!
– А как ты с ней познакомился?
Мирослав рассказал.
– Ну надо же! И как ты не побоялся подойти к незнакомой девушке и обнять? Она же могла завопить?
– Была у меня такая мысль, – засмеялся Мирослав, – но я понял, что она русская, а они еще не сбрендили на феминистской почве.
– Кажется, так. Вот скажи, друг, а как теперь жить нормальному мужику?
– Таки плохо! – рассмеялся Мирослав.
– Ладно, давай вернемся к нашим барашкам! Ты возьмешь у меня деньги?
– Нет, друг, не возьму, – покачал головой Мирослав. – Спасибо, но нет.
– Так и будешь ишачить на свою мадам?
– Не на мадам, а на свою свободу.
– Да не отпустит она тебя ни в жисть! Придумает еще что-то… Захворает, и ты из благодарности до конца дней будешь утешать ее, в болезни и в горести. Радости от нее вряд ли ты много видел.
– Ну почему же… Первые годы были почти счастливыми.
– Ну что ж, дело твое. Была бы честь предложена. Ты слишком порядочный человек, Мирек.
– Да где там! – махнул рукой изрядно захмелевший Мирослав.
Мне позвонил Гриша Кремер.
– Глаха, портретик готов!
– Да ты что!
– Я тебе сейчас скину. Покажешь тетке? Мне влом лишний раз с ней встречаться. Там три варианта возможных… Позвонишь, когда покажешь. Лови!
Увидев одну из фотографий, я чуть не заорала. Этого просто не может быть, это же не Константин Борисов, а Мирослав Гончар! Да нет, ерунда, это же работа компьютера. Но чтобы такое сходство… Это, конечно же, случайность, издевка судьбы, он опять пропал, так мы тебе напомним… Он же рассказывал мне о своей семье, сказал, что родители были медиками, и их уже нет в живых… Надо просто показать фотки Людмиле Арсеньевне, и она, конечно же, скажет, что этот человек не имеет к ней никакого отношения. Константин шлет родителям раз в год открытку, мол, жив-здоров, не объявляет себя мертвым, и скорее всего и родителей мертвыми не объявляет. Они для него живы…
Я позвонила.
– Людмила Арсеньевна, надо бы встретиться.
– Что, Глашенька?
– Кремер прислал мне три варианта фотографий, восстановленных на компьютере.
– Господи, Глаша, можете сейчас приехать? Андрей в Дубне.
– Сейчас же приеду!
– Глаша, вы такая бледная, что с вами? Вам плохо?
– Нет, просто что-то с желудком, – не придумала я ничего умнее.
– Хотите чаю, крепкого, помогает?
– Нет, спасибо. Вот, Людмила Арсеньевна, гляньте!
Мы сели в кухне за стол.
– Вот тут три фотографии. Посмотрите.
И я протянула ей свой телефон.
– Боже мой, вот он! Котя… Это сделал компьютер? Невероятно! Значит, теперь его легче будет искать, да?
Я хотела крикнуть – зачем его искать, я и так знаю, где он и кто. Может, не стоит?
– Глаша, что с вами? Вы что, знаете Котю?
– Котю не знаю. Знаю человека по имени Мирослав Гончар. И он выглядит точно так же…
– Как вы сказали? Мирослав Гончар? Может, это двойник?
– Вполне возможно, – ухватилась я за соломинку. Мне было страшно.
– Боже мой, Котя, мальчик мой…
Она рыдала в голос, не выпуская из рук мой телефон.
– Глашенька, ради бога, а где этот человек, Мирослав Гончар, живет, вы знаете?
– Знаю, что в Швеции, но и только.
– А чем он занимается вообще?
– Он гончар, не только по фамилии, но и по профессии.
– Гончар? Лепит горшки?
– Ну да, но он гениально это делает. Хотите, покажу его работы, у него была выставка в Москве.
– Покажите!
Я показала ей четыре амфоры и еще несколько работ.
– Значит, это не Котя. Я никогда не замечала у него каких-то художественных наклонностей… Да, он неплохо рисовал в школе, петь любил, но… Андрей тоже прекрасно рисует, ну и что?
– А еще Мирослав в молодости пел и танцевал в ресторанах.
– Пел и танцевал в ресторанах? Невозможно… Он был снобом, мой Котя…
