Людмила Арсеньевна помолодела лет на двадцать. Глаза сияли.
– Глашенька, деточка, я так счастлива, спасибо вам, дорогая моя! Я, как вас впервые увидела, сразу поняла, какую хорошую добрую девочку нашел Андрей Олегович. Да еще и внучку профессора Юрлова! Вот, Глашенька, я так благодарна вам, и в знак моей благодарности хочу подарить вам вот эту штучку.
Это был кулон – на белом перламутре лежала крупная совершенно неправильной формы черная жемчужина.
– Как красиво!
– Эту жемчужину нашел где-то в Полинезии один мой знакомый.
– Как нашел?
– Ну как вообще находят жемчуг? Нырял и нашел. И подарил мне.
– Людмила Арсеньевна, мне ей-богу же неудобно!
– А вам удобно дарить миски моему коту, находить для меня частного детектива и вообще… – У нее вдруг потекли слезы. – Я всегда хотела дочку… И к вам отношусь как к дочке. Не обижайте меня, Глаша! Возьмите кулон!
– А Андрей Олегович не удивится, увидев на мне этот кулон?
– Андрей Олегович никогда его не видел, – с тонкой усмешкой проговорила Людмила Арсеньевна.
– Хорошо! Спасибо огромное!
Я надела кулон.
– О, как вам идет!
– Да, здорово… Спасибо еще раз.
– Глаша, а теперь самое главное… Я Андрею пока ничего не сказала про Котю.
– Почему?
– А я не знаю, как он отреагирует… И я вот что решила… Когда вы с Андреем уезжаете?
– Послезавтра летим в Лиссабон, а потом в Мадрид. Поездка займет четыре дня.
– Великолепно! А я полечу в Стокгольм и встречусь с Котей…
– Ох!
– Кремер дал мне его телефон и даже адрес.
– Ох, Людмила Арсеньевна… И вам не страшно?
– Еще как страшно! – Она перешла на шепот. – Но иначе я не могу… Я должна наконец его увидеть… Постойте, Глаша, а откуда вы знаете этого Мирослава Гончара?
– А вот, кстати, его работа, – я поставила на стол кувшин.
– Шутите?
– Какие шутки! Этот кувшин был на выставке, мне он страшно понравился, и Мирослав… мне его подарил…
– Он влюбился в вас?
– Да нет, просто расщедрился на радостях, выставка имела большой успех в Москве.
– Он был в Москве… – она нежно погладила кувшин.
– Хотите, я вам его подарю?
– Нет, Котя ведь подарил его вам…
– Но вы же…
– Нет-нет, я не возьму, деточка. Я ведь скоро увижу его и, надеюсь, он покажет мне и другие свои работы…
Я схватила свой телефон, нашла в нем фотографию с четырьмя амфорами.
– Вот, взгляните!
– И это сделал мой сын? Да… Мне нет прощения… Какая я мать? Я не только не заметила его таланта, а их у него, похоже, было много… Он в юности хотел петь, у него был неплохой голос, но нам с Андреем это казалось юношеской блажью… Я попросила свою подругу, работавшую в Гнесинке, сказать ему, что с такими данными ему нечего ловить… Тогда он подался в Саратовскую консерваторию, мы об этом узнали…
– И ваша подруга помогла ему провалиться и там?
– Да. Потом она честно мне призналась, что большого певца из него не вышло бы, голос был невелик… А в те годы что его ждало бы? Разве что рестораны…
– А он, кстати, пел в ресторанах и даже имел большой успех.
– Серьезно? Но тут я хотя бы знала… Но гончарное дело… В раннем детстве он неплохо лепил из пластилина, а потом забросил… Но я все равно рада, что он занимается искусством, а не связался с криминалом…
Я не стала ей говорить, что и эта чаша его не миновала.
Она все не сводила глаз с четырех амфор в моем телефоне.
– Глаша, а вы не знаете, он сделал только амфоры или танцовщиц тоже он нарисовал?
– Он, конечно, он!
– Я так перед ним виновата… Но я поеду, буду молить о прощении…
Она плакала, у меня сердце заходилось от жалости. И вдруг она подняла голову и сквозь слезы посмотрела на меня.
– Скажите, Глаша, а он… он вам нравится?
– Но я же его почти не знаю. Он… красивый… обаятельный… Но, по-видимому, жестокий человек… одержимый гордыней…
Но она почти не слушала меня, захваченная какой-то своей мыслью.
– Знаете, чего я хотела бы больше всего на свете? Чтобы Котя женился на вас! Да-да, я убеждена, вы были бы чудесной парой! А вы… вы видели эту женщину… Ну, с которой он живет?
– Да, видела однажды.
– И какая она?
– А я вам сейчас покажу!
Я порылась в телефоне и на Яндексе нашла сведения об Анетте Бергстрем, шведской галеристке.
– Вот, пожалуйста!
– Но она же намного старше… Ей уже пятьдесят, а ему еще и сорока нет… Элегантная дама… И хищная… Закогтила моего мальчика…
– Ну, она сделала ему имя. Создала условия, построила мастерскую, – попыталась я не настраивать Людмилу Арсеньевну против этой женщины перед поездкой в Швецию. Мало ли как там все сложится, вдруг ее пригласят в дом… Мать все-таки… – Не накручивайте себя перед поездкой. Какая жалость, что я не могу с вами поехать! Мне страшно за вас…
– Глаша, но Котя ведь не монстр какой-то, он просто обиженный мальчик…
– Послушайте, Людмила Арсеньевна, а зачем вам туда лететь? Позвоните ему по скайпу, попросите прощения, вообще скажите все, что считаете нужным и еще… предложите…
Я запнулась.
– Что предложить?
– Что приедете, если он захочет. А так вот, наобум Лазаря, не нужно ехать.
Она озадаченно на меня посмотрела.
– А в самом деле… Так лучше… Вы правы, Глаша, какая вы умная! А я, старая дура, собралась сразу мчаться туда. Абсурд! Только я по скайпу не буду звонить… Вдруг увижу, что он все еще сердится… Нет, лучше просто… Глаша, а можно я прямо сейчас ему позвоню? Из другой комнаты. Мне будет не так страшно…
– Господи, ну конечно звоните отсюда! Только обо мне ничего не говорите, не нужно.
– Хорошо, не скажу! Глаша, дайте мне стакан воды, пожалуйста, а то в горле пересохло…
Я принесла ей воды, а сама ушла на кухню, и плотно прикрыла за собой дверь. Ее не было минут десять, наверное.
Наконец она появилась, вся красная, растерянная.
– Что? – бросилась я к ней.
– Я не поняла…
– Господи, чего вы не поняли? – испугалась я. – Он что, вам нахамил?
– Нахамил? Нет… Он взял трубку, мне показалось, он уже был заранее раздражен. Я сказала: «Котя, мальчик мой», он довольно долго молчал, потом хрипло сказал: «Мамочка, это ты?» Ну, я стала просить прощения, разревелась, конечно, а он стал говорить, что все давно простил, не сердится на меня, рад, что я позвонила, очень хочет увидеться, но сейчас у него какая-то сверхсрочная работа, он даже на день не может вырваться. А потом вдруг спросил, откуда у меня его телефон. Я сказала про частного сыщика, а он как-то странно хмыкнул и сказал: «Сделаю вид, что поверил»…
