Она испугалась публичного скандала. И ушла.
– Котя, что с тобой? – взяла его за руку мать.
– Ничего, – буркнул он. – Ровным счетом ничего! Не волнуйся, мамочка!
Он улыбнулся матери. А Людмила Арсеньевна подумала: кажется, Андрей прав, надо его спасать от этой бабы…
Домой они вернулись поздно. Андрей Олегович страшно устал и сразу ушел спать, а мать с сыном уселись на кухне выпить чаю. И тут же туда явился Машук. И стал тереться о ноги хозяйки, требовательно мяукая.
Константин схватил его на руки, прижал к себе. Кот недовольно зашипел.
– Котя, он есть просит! – укоризненно засмеялась мама. – Потом потискаешь.
Она взяла с полу зеленую мисочку с розовыми мышками, открыла баночку корма и поставила на пол. Кот сразу принялся за еду.
– Надо же, какие у него посудки красивые, – засмеялся Котя.
– Это ему Глаша из Франкфурта привезла.
– Кто такая Глаша?
– Котя, не придуривайся! Ты отлично знаешь, кто такая Глаша.
– Да, кто такая, знаю, а вот какая она… – горько проговорил он.
– Она? Очень хорошая, отзывчивая, интеллигентная девочка. И как я поняла сегодня, любит тебя, дурака!
– Любит? А чего ж тогда выскочила за этого лощеного?
– А от обиды, от одиночества… Он любит ее, заботится о ней…
– От обиды, говоришь? И кто ж ее так обидел?
– Полагаю, что ты.
– Мама, при чем тут я?
Людмила Арсеньевна досадливо поморщилась и махнула рукой.
– Котя, милый, я сегодня смотрела на вас, когда вы танцевали… Вы такая гармоничная пара… Такая красивая… Скажи, сынок, эта голубая птица у тебя…
Она заметила, что он страшно напрягся.
– Это Глаша? Да?
У него сделались совершенно несчастные, даже испуганные глаза.
– Я права, да?
– Но как ты догадалась? – побледнел он.
– Потому что я мать, – горько улыбнулась Людмила Арсеньевна. – Я безмерно перед тобой виновата, признаю, но ты мой единственный сын и теперь… Раньше я плохо тебя понимала, я не заметила и не в состоянии была оценить твой дар, да ты и не проявлял его… А сейчас, обретя тебя через столько лет, мне кажется, я все про тебя понимаю, все чувствую…
Константин сидел понурившись.
– Ладно, мальчик, иди спать. Утро вечера всяко мудренее.
День был нерабочий. Семейство Борисовых поднялось поздно, но Людмила Арсеньевна успела приготовить хороший завтрак, все, что любил обожаемый сын. Он выглядел хмурым, каким-то угнетенным, был небрит.
– Это что за вид? – возмутился Андрей Олегович. – Перепить вчера изволили, господин Гончар?
Сын только скрипнул зубами.
– Оставь его, Андрюша. Мальчик не выспался.
В дверь позвонили.
– Андрей, ты кого-то ждешь?
– Наверняка Анетта, – пробормотал Константин и пошел открывать.
Он не ошибся, это была Анетта.
– Мирек, как ты? Я беспокоилась!
– Нормально, – пожал плечами он. – Позавтракаешь с нами?
– Пожалуй, выпью чашку кофе, если возможно.
– Садитесь, Анечка, – пригласила Людмила Арсеньевна. – Вот, хотите любимые оладушки Коти, с яблоками?
– Нет, благодарю вас, я стараюсь не есть тесто. О, тут такой выбор… Не удивительно, что в России столько пузатых мужиков…
Андрей Олегович поднялся из-за стола.
– Вы полагаете, что я пузатый, дражайшая фру Бергстрем?
– Господи, да я же не вас имела в виду! – испугалась Анетта.
– Прошу прощения, мне нужно работать! – И академик Борисов удалился к себе в кабинет.
– Ради бога простите, что я так ввалилась, но мы с Миреком должны сегодня встретиться с господином Домбровским по поводу выставки. Мирек, ради бога, побрейся, приведи себя в божеский вид и поедем.
– Да, Котя, это важно, в самом деле!
Он ушел в ванную.
– Простите, Людмила Арсеньевна, за мое вторжение, но Мирек может все забыть, а эта встреча чрезвычайно важна. Поэтому я и явилась без звонка. И, кажется, ваш муж принял на свой счет мою неловкую фразу… Поймите, я просто за столько лет отвыкла от этой русской… вольницы, что ли… Я вчера, если честно, просто обомлела при виде этого стола… Разве возможно столько съесть? И ведь наверняка и трети не было съедено?
– О, вы ошибаетесь! Съедено было практически все, а что осталось, нам завернули с собой. И мне дня три можно ничего не готовить.
– И все же вы напекли оладий…
– Котя всегда их обожал! Как не побаловать единственного сына.
Анетта хотела что-то сказать, но сочла за благо прикусить язык.
Тут явился Константин, гладко выбритый, бледный.
– Я готов.
И они ушли.
Какой же он у меня красивый. А ведь он эту бабу почти ненавидит. Бедный мальчик!
– Андрей, надо поговорить!
– Я даже знаю, о чем. О том, что надо его спасать от этой бабы! Да я сто раз уже предлагал ему заплатить этот треклятый долг, а он ни в какую! Не хочет, видно, выкупаться из этого рабства.
– Да хочет, мечтает! Он ее уже ненавидит, а себя презирает. Я боюсь, это может плохо кончиться.
– Я тоже об этом думал. Дернул же его черт связаться с такой особой… Людка, придумай что-нибудь… Может, стоит познакомить его с какой-то девушкой, молодой, красивой, авось увлечется, увидит какой-то смысл в жизни, а я куплю ему какую-нибудь дачку, оборудуем там мастерскую…
– Да есть у него девушка…
– Он тебе признался? – оживился Андрей Олегович.
– Зачем? Я и сама видела.
– Где, когда?
– Вчера, на твоем юбилее.
– Что ты видела? Его девушку?
– Да.
– И кто это?
– Глаша!
– Как Глаша?
– Андрей, тебе Глаша случайно не рассказывала про свое приключение на таможне в Берлине?
– Погоди, что-то вроде рассказывала… Какая-то романтическая история… Это был Котька?
– Именно!
– И он любит ее? А как же Димка? А она?
– И она его любит. Только оба гордые, чувства их захлестывают, они хамят друг дружке напропалую, но они такая гармоничная пара…
– А как же Дима?
– А я знаю?
– Черт подери, как все сплелось… А вообще-то лучшей невестки и не придумаешь. Глаша…
Константин вернулся уже к вечеру, очень вдохновленный, с блестящими глазами.
