Хотя три жертвы убиты разными способами, все они были обезглавлены. Обезглавливание – самый древний и чистый вид наказания. Головорез поражает своих жертв мечом справедливости, косой божественного гнева и отправляет их души на вечные муки.
И какой же урок должен извлечь Нью-Йорк из этих убийств? Возможно, Головорез проповедует городу нормы морали. Эти убийства – предупреждение Нью-Йорку и стране. Предупреждение имеет две составные части. Первая часть имеет отношение к образу жизни жертв, и она гласит: «Вы, принадлежащие к одному проценту, образумьтесь, пока не поздно». Вторая часть предупреждения касается того, что Головорез выбирает жертв среди самых неуязвимых, защищенных и охраняемых среди нас. И эта часть предупреждения гласит: «Никто не может чувствовать себя в безопасности».
27
Д’Агоста никогда не любил больницы. И это было нечто большее, чем неприязнь; оказавшись в больнице со всеми ее блестящими поверхностями и лампами дневного света, с ее суетой, бибиканьем приборов, воздухом, пропитанным запахами медицинского спирта и плохой еды, он начинал чувствовать себя физически больным.
А в особенности ему досаждало, что в больницу нужно тащиться в пять утра в Рождество, чтобы допросить сумасшедшего кретина, стреляющего в полицейских. С каким бы пониманием ни относилась к нему Лора (она ведь и сама была капитаном нью-йоркской полиции), это не мешало ей возмущаться, что он ночь за ночью отсутствует, а вернувшись домой, способен только на то, чтобы рухнуть без чувств на кровать, потом встать и снова мчаться по делам – и это в утро Рождества, ни больше ни меньше, даже не выпив кофе и оставив Лоре вместо себя лишь несколько купленных наспех подарков.
Д’Агоста нашел Лэшера в палате в специальном режимном крыле Бельвью, под охраной четырех полицейских и медицинской сестры, маячившей поблизости. Этот псих получил серьезные раны, и докторам потребовалось более двадцати четырех часов для стабилизации его состояния в достаточной степени, чтобы он мог отвечать на вопросы. Теперь было ясно, что он выживет, в то время как подчиненный д’Агосты, Хаммер, находился в реанимации, по-прежнему между жизнью и смертью.
Лэшер был еще слаб, но ранения не выбили дурь из его головы. В течение пятнадцати минут на любой, самый обыденный вопрос д’Агосты следовал ответ, быстро сбивавшийся в сторону химиотрасс
[17], убийства Кеннеди, проекта «МК Ультра»
[18]. Парень был полным психом. Но с другой стороны, у него отсутствовало алиби по убийству Кантуччи. Несколько раз он противоречил сам себе, пытаясь рассказать, где находился и что делал в ночь убийства и в предшествующий день. Д’Агоста почти не сомневался, что тот ему врет, но в то же время этот тип настолько слетел с катушек, что трудно было представить, как он проворачивает столь ловкое убийство, каким бы опытным технарем он ни был.
А помимо всего прочего, Пендергаст на свой обычный манер куда-то исчез – не отвечал ни на эсэмэски, ни на электронные письма, ни на телефонные звонки.
– Давайте еще раз, – сказал д’Агоста. – Вы говорите, что восемнадцатого декабря вы весь день провели в своей квартире, сидели в онлайне, и ваша интернет-история может это подтвердить.
– Я вам говорю, чел, что…
Д’Агоста перебил его:
– Мы проверили вашу историю интернет-поиска за этот день, но компьютер досконально вычищен. Вопрос: почему вы стерли архив?
Лэшер закашлялся и поморщился:
– Я предпринимаю немало усилий, чтобы сохранить в тайне мою историю поисков, потому что вы, ребята из власти…
– Но вы сказали, будто ваша интернет-история может подтвердить, «что я весь день и всю ночь был в онлайне».
– Так бы оно и было! так бы оно и было, если бы дроны правительства, цифровые прослушки, трансмиттеры мозговых волн не принуждали меня принимать крайние меры для самозащиты…
– Лейтенант, – вмешалась сестра, – я вас предупреждала: этого человека нельзя волновать. Он все еще очень слаб. Если вы будете давить на него, то я буду вынуждена прекратить допрос.
Д’Агоста услышал перешептывание у себя за спиной, повернулся и увидел в дверях Пендергаста, пытающегося войти в палату. Наконец-то! Не обращая внимания на сестру, он обратился к Лэшеру:
– Значит, ваше доказательство – никакое не доказательство. Скажите, есть ли в доме кто-нибудь, кто мог бы подтвердить, что вы провели в своей квартире весь день.
– Конечно.
Пендергаст уже вошел в палату.
– Кто?
– Да ваши же.
– Это как?
– Вы же столько месяцев меня ведете, отслеживаете каждый шаг. Вы знаете, что я не убивал Кантуччи!
Д’Агоста покачал головой и повернулся к Пендергасту:
– Вы хотите что-нибудь спросить у этого чокнутого?
– Не напрямую. Но позвольте мне спросить у вас, Винсент: вы получили результаты анализа крови мистера Лэшера.
– Разумеется.
– И результаты на гидрохлорид метамфетамина положительные?
– Да, черт побери. Накачан до одурения.
– Я так и думал. Выйдем в коридор?
Д’Агоста последовал за ним из палаты.
– Мне не требуется задавать никаких вопросов, – сказал Пендергаст, – потому что парень не виновен в убийстве Кантуччи.
– И откуда вы это знаете?
– Я нашел крошку метамфетамина в его квартире. Крупные желтоватые, похожие на соль кристаллы – я немедленно опознал их как особый сорт, если можно так сказать, известный своей кристаллической формой, цветом и постоянством. Я провел быстрое расследование и установил, что Управление по борьбе с наркотиками вело наблюдение за изготовителем мета этой разновидности, готовилось его арестовать и что продукт продавался в одном ночном клубе. И один мой коллега организовал мне просмотр видео, записанных УБН на входах и выходах в тот ночной клуб. Там отчетливо видно, как Лэшер вошел в клуб, потом вышел сорок минут спустя, явно с покупкой… и точно в то время, когда был убит Кантуччи.
Д’Агоста уставился на него, потом рассмеялся и покачал головой:
– Вот зараза. Это не Бо, это не Ингмар, это не Лэшер – все приличные наводки коту под хвост. Мне кажется, что я бесконечно закатываю на вершину горы бочку с дерьмом.
– Мой дорогой Винсент, Сизиф гордился бы вами.
Когда они вышли из Бельвью, большой пикап нью-йоркской «Пост», развозящий утреннюю газету, остановился на зебре и водитель выкинул толстенную стопку газет на тротуар рядом с ними. Заголовок кричал:
