– Преступлений, – поправил его Пендергаст. – В общем и целом убито уже четырнадцать человек.
– Мистера Озмиана ничуть не заботят эти тринадцать, разве только в том случае, если расследование этих дел поможет найти убийцу его дочери.
Пендергаст медленно откинулся на спинку стула:
– Мне пришло на ум, что общество, возможно, заинтересуется тем фактом, что мистер Озмиан не желает сотрудничать со следствием.
Вейлман в свою очередь откинулся назад, и на его бескровном лице застыла улыбка.
– Имя мистера Озмиана много лет трепали в общественном пространстве далеко не в лестном, скажем так, ключе. – Адвокат помолчал. – Позвольте, я скажу вам напрямик и заранее прошу простить меня за вульгарность: мистеру Озмиану глубоко наплевать на то, что думает общество. В настоящий момент у него две заботы: руководить компанией и посадить убийцу на скамью подсудимых.
Пендергаст взвесил услышанное и понял, что это правда: как царь Митридат, который принимал все увеличивающиеся порции яда, пока тот не перестал на него действовать, так и Озмиан теперь ничуть не заботился о своей репутации. И это делало обычный метод Пендергаста, сочетающий угрозы и скрытый шантаж, неэффективным.
Жаль.
Но он пока не готов был сдаться. Он похлопал по груди своего пиджака, во внутреннем кармане которого ничего не было, и на лице его появилось удовлетворенное выражение.
– Вообще-то говоря, мы недавно совершили определенный прорыв, и ФБР хотело поделиться этим с мистером Озмианом. Ему это покажется интересным, и, возможно, он поделится с нами информацией, которая позволит нам довести дело до конца. Наша находка до поры до времени остается секретной, поэтому я не упоминал о ней прежде. И попросил бы вас не упоминать о ней сейчас, когда вы обратитесь к мистеру Озмиану с просьбой дать мне частную аудиенцию.
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга. Потом на лице адвоката снова появилась слабая улыбка.
– Многообещающее развитие событий, агент Пендергаст! Если вы дадите мне резюме того, что спрятано в вашем кармане, я немедленно сообщу мистеру Озмиану. И я не сомневаюсь, что он с радостью примет вас, если это и в самом деле серьезный прорыв, как вы намекаете.
– Протокол требует, чтобы я донес до него эту информацию лично, – сказал Пендергаст.
– Конечно, конечно, после того как я передам ему резюме.
В кабинете воцарилось молчание. Несколько мгновений спустя Пендергаст убрал руку с кармана и встал:
– Очень жаль, но информация, о которой я говорю, ограниченного пользования, я могу предоставить ее только мистеру Озмиану.
Улыбка – или ухмылка? – стала чуть шире.
– Конечно, – сказал Вейлман, тоже поднимаясь. – Когда у вас будет ордер, вы сможете показать ему этот документ. А теперь, если позволите, я провожу вас до лифта.
Не сказав больше ни слова, Пендергаст последовал за адвокатом по высоким, гулким помещениям к лифтам.
40
«Тюильри», трехзвездочный ресторан из каталога «Мишлен», расположенный в тихом жилом квартале Восточных Шестидесятых близ Мэдисон-авеню, вечером за день до кануна Нового года делал на этом бойкий, хотя и осторожный бизнес. «Тюильри» был редчайшим явлением в современном Нью-Йорке: французский ресторан в старом стиле, повсюду в зале темное дерево и патинированная кожа, полдюжины кабинетов, похожих на элегантные закутки, наполненные банкетками, спрятанными в нишах под картинами в тяжелых золоченых рамах. Официанты и помощники официантов, многочисленные, как доктора в реанимационной хирургического отделения, раболепствовали перед клиентами. С полдюжины человек в накрахмаленных белых одеждах по знаку мэтра одновременно, с точностью хорошо вымуштрованных солдат на плацу, сняли серебряные купола с блюд, стоящих на большом столе, открыв для обозрения деликатесы. Старший официант на приставном столе умело вынимал кости из дуврского морского языка, естественно доставленного этим утром самолетом из Англии. В другом месте другой официант под бдительным присмотром клиентов раскладывал анчоусы, каперсы и крутое яйцо в блюдо Salade Niçoise à la Cap Ferrat
[23].
В дальнем углу одного из кабинетов «Тюильри», почти невидимые на роскошной алой скамье у стены, исполнительный заместитель директора Лонгстрит и специальный агент Пендергаст только что закончили поглощать закуски – Escargots à la Bourguignonne
[24] для Лонгстрита и террин из сморчков и фуа-гра для Пендергаста. Сомелье вернулся со второй бутылкой «Мутон Ротшильд» урожая 1996 года за шестьсот долларов (Лонгстрит попробовал первую и отослал, сказав, что вино отдает пробкой), и, когда открыл ее, Лонгстрит скосил глаза на Пендергаста. Он всегда считал себя гурманом и посетил столько лучших парижских ресторанов, сколько ему позволяли время и средства. Здесь он чувствовал себя в такой же мере дома, как на собственной кухне. Он видел, что Пендергаст чувствует себя не менее свободно, просматривая меню и задавая зондирующие вопросы официанту. Оба разделяли любовь к французской кухне и вину, но Лонгстрит вынужден был признать, что за пределами гастрономических пристрастий и невзирая на то, что они провели вместе немало времени в период службы в силах специального назначения, этот человек оставался и навсегда останется для него загадкой.
Лонгстрит принял от сомелье дегустационную порцию довольно молодого вина первого урожая, покрутил ее в бокале, проверил цвет и вязкость, наконец пригубил, втягивая вино вместе с воздухом на язык. Потом сделал второй, более важный глоток. Наконец поставил бокал и кивнул сомелье, который отправился переливать вино в графин. После того как вернулся сомелье, чтобы наполнить их бокалы, вперед вышел официант. Лонгстрит заказал телячий мозг, обжаренный в соусе из кальвадоса. Пендергаст же заказал Pigeon et Légumes Grillés Rabasse au Provençal
[25]. Официант поблагодарил их и исчез в тускло освещенном уютном пространстве позади стола.
Лонгстрит одобрительно кивнул:
– Отличный выбор.
– Никогда не отказываю себе в трюфелях. Дорогая привычка, но мне никак от нее не избавиться.
Лонгстрит сделал большой, более созерцательный глоток бордо:
– Эти убийства вызывают страшную паранойю во всех слоях общества. У богатых – потому что они считают себя преследуемыми, а у остальных – потому что они получают компенсаторное удовольствие, видя, как сверхбогатые получают по заслугам.
– И в самом деле.
– Не хотел бы я оказаться на месте вашего приятеля д’Агосты. Нью-йоркской полиции достается на орехи. И мы тоже не избежали критики.
– Вы имеете в виду психологический портрет преступника?
