– И вы решили сделать свою дочь первым трофеем. Большая честь для нее, в самом деле. Поэтому вы отправились к ее телу и отрезали голову.
Озмиан снова кивнул:
– Вы удивляете меня своими способностями.
– Ваш выбор объектов не имел никакой связи с их порочностью. Вот почему Адейеми не укладывалась в схему. Вас привлекало то, что она, как и другие, окружила себя непробиваемой охраной. Обзавестись таким трофеем было в высшей степени соблазнительно.
– А знаете, в чем ирония? Я хотел, чтобы она стала моим последним трофеем. Но тут вы и этот ваш Лонгстрит силой прорвались в мой кабинет. И решили, что переиграли меня. Ха-ха! Я с таким удовольствием рассказывал вам о Хайтауэре. Жаль, я не видел лица старины Хайтауэра, когда вы заявились к нему с визитом. Надеюсь, вы заставили его хорошенько попотеть! Все то время, пока вы забрасывали меня своими вопросами, у меня на уме было одно: как прекрасно будет смотреться ваша белая прекрасная голова, когда я повешу ее на мою стену трофеев.
Его смех эхом разнесся по убогому дому.
Приглушенное яростное рычание, похожее на рев раненого быка, вырвалось из груди д’Агосты. Озмиан проигнорировал его.
– После этого визита вы меня заинтриговали. И то, что я выяснил, только укрепило мое убеждение: моим главным трофеем должны стать вы, а не Адейеми. И еще я понял, каким образом лучше всего заманить вас. – Он кивком показал на тело Лонгстрита. – В своем кабинете я понял, что вас с ним связывает долгая история отношений. Узнать о вашем добром друге д’Агосте тоже не составило труда.
Он ухватил пальцами клок волос Лонгстрита и покрутил отрезанную голову.
– Я знал, что, если они оба будут в моих руках, у вас не останется иного выбора, кроме как приехать сюда и сыграть в мою игру.
Пендергаст ничего не сказал.
Озмиан подался вперед на своем стуле:
– И вы ведь знаете, в какую игру мы будем играть, да?
– Это слишком очевидно.
– Хорошо! – Озмиан помолчал. – Мы будем совершенно на равных. – Он поднял пистолет. – У нас будет одинаковое оружие – почтенный тысяча девятьсот одиннадцатый с дополнительным магазином. Вам может показаться, что вы будете иметь небольшое преимущество с вашим «лес-баером», но я владею этим оружием не хуже. Каждый из нас возьмет нож, часы, фонарь и свои мозги. Нашим местом охоты будет соседнее сооружение – здание девяносто три. Вы ведь видели по пути сюда эту заброшенную больницу?
– Видел.
– Я не даю себе никаких преимуществ. Это будет спортивная охота, в которой каждый из нас одновременно и охотник, и преследуемый. Не лиса и гончая, а два опытных охотника, выслеживающих каждый свою главную жертву. Победителем будет тот, кто упакует побежденного! – Он махнул взрывателем в сторону д’Агосты. – Лейтенант служит гарантом того, что вы будете подчиняться правилам охоты. Этот жилет смертника установлен на таймер, взрыв произойдет через два часа. Если вы убьете меня, то сможете вытащить таймер из моего кармана и выключить его. Но если вы будете мухлевать – просто сбежите или попытаетесь сообщить властям, – мне нужно будет только нажать на кнопочку, и – бабах, д’Агоста на небесах. Взрыватель гарантирует также, что охота закончится в течение двух часов: секунды тикают, их не замедлишь, от них не спрячешься, их не обманешь. Через несколько минут я верну вам ваш пистолет и второй магазин, сниму с вас наручники, дам вам маскировочную одежду… и начальную фору. Вы пойдете в здание девяносто три. Через десять минут я пойду за вами, и охота начнется.
– Почему? – спросил Пендергаст.
– Почему? – рассмеялся Озмиан. – Разве я уже не объяснил? Я достиг всего, я стою на вершине, и я могу смотреть только сверху вниз. Это будет самым острым ощущением в моей жизни. Бесконечно острым, острее не бывает. Даже если мне суждено умереть, то я уйду, громко хлопнув дверью, без преувеличений: чтобы убить меня, нужен лучший из лучших. А если выживу, то у меня останутся воспоминания… и не важно, что принесет мне будущее.
– Я спросил не об этом. Я спросил, почему вы выбрали здание девяносто три.
Озмиан слегка опешил:
– Вы, наверное, шутите? Здание идеально подходит для подобной охоты. Там более четырехсот тысяч квадратных футов, огромная беспорядочная руина в десять этажей, разделенных на многочисленные крылья, мили коридоров и более двух тысяч комнат! Вообразите, какие возможности для ловушек, засад, обманок! И мы очень далеко от какого-либо охотника совать нос в чужие дела, который может услышать выстрелы и вызвать копов.
Пендергаст смотрел на Озмиана, прищурившись, и ничего не говорил.
– Я вижу, вас это не удовлетворяет. Хорошо. Есть и вторая причина. – Озмиан еще раз крутанул голову Лонгстрита на столешнице. – Мне шел тринадцатый год, когда наш горячо любимый отец Ансельм запер меня в ризнице и многократно изнасиловал. При этом он повторял, что Господь и Иисус смотрят и не возражают, и угрожал мне адом и еще чем похуже, если я проболтаюсь. У меня случился психический срыв. Я перестал разговаривать, перестал думать, перестал всё. Моя семья, не зная о том, что случилось, решила, что я сошел с ума. Мне поставили диагноз: кататоническая шизофрения. «Кингс-Парк» в то время обладал блестящей репутацией, это была единственная в стране больница, где меня обещали вылечить. Да, агент Пендергаст, я стал пациентом главного комплекса больницы. Одним из последних пациентов, как получается. И здесь я действительно выздоровел. Не потому, что они меня вылечили, а благодаря моим собственным внутренним ресурсам.
– «Кингс-Парк» был известен своей электрошоковой терапией.
– Это верно, и именно поэтому его в конце концов закрыли. Но шоковая терапия – да и всякие штуки похуже! – предназначалась для слюнявых дебилов, невменяемых и жалких неудачников. К счастью, я избежал такой судьбы.
– И как я понял, вылечили сами себя.
– Ваш саркастический тон неприятен, но да, я сам себя вылечил. В один прекрасный день я понял, что мне нужно сделать нечто важное – отомстить. Возможно, месть – самая сильная из человеческих мотиваций. И тогда я взял себя в руки, стряхнул с себя пыль и убедил доверчивых и легко поддающихся на манипуляции докторов, что они меня вылечили. Я начал жить заново. Я продолжал взрослеть, поступил в колледж и наконец сделал то, что давно хотел сделать, – наказал отца Ансельма. Смерть стала бы для него освобождением, а моя цель состояла в том, чтобы он остаток жизни провел в мучениях и горестях. Потом я поступил в Стэнфорд, закончил его с отличием, основал «ДиджиФлад», заработал миллиарды долларов, трахал красивых женщин, жил в невероятной роскоши и преимуществах… короче говоря, делал все то, что делают по-настоящему талантливые люди вроде меня.
– Вот уж действительно, – сухо заметил Пендергаст.
– Во всяком случае, возвращаясь к вашему вопросу, вскоре после моей выписки «Кингс-Парк» прекратил существование, его закрыли и оставили гнить.
– Символично, что эта больница станет для вас местом последней охоты.
