– Убийца – Головорез, как вы его окрестили, – оказался отцом первой жертвы. Это Антон Озмиан.
Гарриман сглотнул снова, более мучительно:
– Это я понял.
– Вы поняли. Я так рад, что вы наконец поняли. – Петовски снова посмотрел на Гарримана, пригвождая его к месту взглядом. – Антон Озмиан. Вы бы назвали его религиозным фанатиком?
– Нет.
– Вы бы сказали, что его убийства были – я цитирую – «проповедью городу»?
Гарриман внутренне сжался, услышав, как его собственные слова кидают ему в лицо.
– Нет, не сказал бы.
– Озмиан. – Петовски разломал карандаш на две части и с отвращением швырнул в корзинку для мусора. – Вот и вся ваша версия.
– Мистер Петовски, я… – начал было Гарриман, но редактор поднял один палец, и репортер замолчал.
– Как выясняется, Озмиан не пытался отправить послание Нью-Йорку. Он не выделял как-то коррумпированных, развращенных людей для того, чтобы отправить предупреждение массам. Он не обращался к нашей разделенной нации, говоря людям, что девяносто девять процентов более не должны терпеть один процент. Ведь убийца и принадлежал к этому одному проценту! – Петовски фыркнул. – И теперь мы здесь, в «Пост», благодаря вам выглядим как последние идиоты.
– Но полиция тоже…
Петовски резким жестом снова заставил его замолчать. Потом продолжил:
– Хорошо, я слушаю. Даю вам шанс объяснить статьи, которые вы написали.
Он перестал раскачиваться, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
Мысли Гарримана лихорадочно метались, но на ум ничего не приходило. Он уже многократно обдумывал это, услышав новость в первый раз. Но на него в последнее время обрушилось столько потрясений – арест, оправдание и освобождение, осознание, что версия Головореза ошибочна, – и теперь его мозг отказывался работать.
– У меня нет никаких оправданий, мистер Петовски, – сказал он наконец. – Эта версия родилась у меня, потому что она вроде бы соответствовала фактам, и даже полиция приняла ее. Но я ошибся.
– Ваша версия вызвала немыслимые беспорядки в Центральном парке, в которых копы тоже обвиняют нас.
Гарриман повесил голову.
Снова молчание. Петовски издал глубокий вздох.
– Что ж, по крайней мере, вы дали честный ответ, – сказал он и резко поменял позу, выпрямившись и расправив плечи. – Ладно, Гарриман. Вот что вы сделаете. Вы заставите поработать ваш мозг, наделенный таким богатым воображением, и переделаете вашу версию так, чтобы она охватывала и Озмиана, и то, что он совершал.
– Не уверен, что понял вас.
– Это называется разворот. Вы должны обмять, раскатать, размесить факты. Переориентируйте вашу исходную версию в другом направлении, поразмышляйте над некоторыми мотивами Озмиана, о которых умолчали копы на сегодняшней пресс-конференции, добавьте что-нибудь о беспорядках в Центральном парке, слепите все это в единый репортаж, чтобы было понятно, что мы все время держали палец на пульсе. Договорились? А Озмиан является воплощением алчности, неравенства, эгоизма и презрения, которые класс миллиардеров испытывает к рабочему люду города, как мы всегда и писали. Вот это и есть разворот. Поняли?
– Понял, – сказал Гарриман.
Он начал поворачиваться к двери, но Петовски еще не закончил.
– Да, и еще одно, Гарриман.
Репортер замер:
– Да, мистер Петовски?
– Увеличение жалованья на сотню долларов в неделю, о котором я говорил. Я его отменяю. С обратной силой.
Пока Гарриман шел по большому помещению отдела новостей, ни одна голова не поднялась, чтобы встретиться с ним взглядом. Все усердно работали, сутулились над ноутбуками или экранами компьютеров. Но, когда он подошел к дверям, чей-то мелодичный голос нараспев произнес:
– Эй, вы, один процент, меняйте привычки, пока не поздно…
66
Д’Агоста безмолвно шел за Пендергастом по квартире Антона Озмиана в Тайм-Уорнер-центре. Как и огромный офис в Нижнем Манхэттене, эта бескрайняя квартира на восемь спален располагалась практически среди облаков. Только вместо гавани Нью-Йорка из окон открывался вид на игрушечные деревья, лужайки и петляющие тропинки Центрального парка. По-видимому, этот человек презирал банальности жизни на уровне моря.
Бригада криминалистов давно приехала и уехала (свидетельств убийства Грейс Озмиан почти не обнаружилось, документировать было нечего), и в квартире оставалась небольшая группа технарей – они щелкали там и тут фотоаппаратами, делали записи, переговаривались шепотом. Пендергаст с ними не разговаривал. Он приехал со свернутыми в длинный рулон архитектурными синьками под мышкой и с маленьким электронным устройством – лазерным измерителем. Синьки он разложил на черном гранитном столе в просторной жилой комнате – функциональный стиль квартиры напоминал стиль офисов в «ДиджиФлад» – и принялся внимательно изучать их, время от времени поднимая голову, чтобы оглядеть пространство вокруг. В какой-то момент он поднялся и измерил комнату лазерным прибором, прошел в соседние комнаты, сделал замеры и там, вернулся.
– Любопытно, – сказал он наконец.
– Что именно? – спросил д’Агоста.
Но Пендергаст отвернулся от стола и подошел к длинной стене, вдоль которой стояли полированные книжные шкафы красного дерева, а перед ними – предметы искусства на постаментах. Он медленно прошел вдоль шкафов, потом сделал шаг назад, как дилетант, разглядывающий картину в музее. Д’Агоста смотрел, недоумевая.
Два дня назад, когда Пендергаст отключил таймер за считаные минуты до того, как лейтенант должен был взлететь к небесам, д’Агоста испытал главным образом огромное облегчение, поняв, что его смерть все же не будет такой унизительной и позорной. После у него было немало времени для размышлений, и его чувства стали более сложными.
– Послушайте, Пендергаст… – начал было он.
– Одну минутку, Винсент.
Пендергаст поднял маленький римский бюст с постамента, затем поставил его на место. Он прошел дальше вдоль ряда шкафов, нажимая там, щупая здесь. Через несколько секунд он остановился. Одна из книг привлекла его особенное внимание. Он вытащил ее из шкафа, заглянул в образовавшуюся пустоту, потом сунул туда руку, пошевелил ею туда-сюда и вроде бы нажал на что-то. Раздался громкий щелчок замка, и вся книжная секция, отделившись от стены, поехала вперед.
– Не напоминает ли это хорошо известную нам обоим библиотеку, Винсент? – пробормотал Пендергаст, отодвигая секцию в сторону на хорошо смазанных петлях.
– Это что еще за чертовщина?
– Некоторые расхождения в чертежах квартиры Озмиана навели меня на мысль, что тут может иметься скрытое пространство. Мои измерения подтвердили мои догадки. А эта книга, – он поднял в руке потрепанный экземпляр «Людоедов из Цаво» Джона Паттерсона, – показалась мне слишком уж уместной, чтобы не обратить на нее внимание
[33]. Что же касается моей находки, то вам не кажется, что у этого пазла все еще отсутствует большая часть?
