Почему он так боится умереть?
Дети еще не понимают, что такое смерть. Рано ему – так бояться.
Но он боялся.
Я еще раз посмотрел на дымные столбы. Лихо псилонцы нас разнесли… все наши планы предугадали. Догорают огневые точки «альфа», «бета», «гамма».
Вот только точек ведь было четыре!
Я замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Куда мы ходили играть? Обычно – к «альфе» или «гамме», они ближе всего. Реже – к «бете». И лишь пару раз, возвращаясь с похода по лесам или с Серебряных водопадов, – к «дельте».
Неужели Огарин сам не знал о ней?
Десять километров примерно на юго-запад. Я посмотрел в ту сторону – небо оставалось чистым, голубым.
– Я знаю, где мы укроемся, – сказал я. – Идемте.
* * *
Есть такие религии, которые считают, что весь мир – это сон. Сон бога, придумавшего мир. Твой собственный сон. Сон какого-то ничем не примечательного человека. Это, наверное, многое объясняет, если так думать, сны – они ведь всегда в чем-то ужасны. Даже красивый и добрый сон страшен тем, что приходится просыпаться.
Может быть, и впрямь это все – сон?
Мы быстрым шагом шли по бескрайнему бетонному полю, прочь от методично-жестоких псилонцев, от наших ребят, пытающихся противостоять им.
Во сне нельзя предать, ведь правда?
Или – если ты предал во сне, значит, давно уже готов к этому наяву?
А может быть, мне все это снится? И Эн Эйко с ее дерганым братцем, и атака псилонцев. Или хотя бы только атака? Сейчас я проснусь, и окажется, что гонщики проследовали дальше, никакого «Лоредана» нет и в помине, а мне надо покупать букетик цветов и идти к Ольге Ноновой свататься. Отец Виталий, наверное, так истолкует мой кошмарный сон, в котором немолодая учительница вдруг проявила себя героиней.
Нет. Это не так.
Все наяву.
Просто ожили древние страхи, воплотились в явь страшные сны.
Расплывчатые, неясные тени, которые так приятно было представить вечером, под одеялом, отложив книжку о Смутной Войне, – они вернулись. Обрели плоть и кровь. И захотели нашей крови.
Неужели они не понимают, что прошло почти две сотни лет, что сейчас – мир?
Не могут не понимать. Они умные, очень умные, псилонцы.
Значит, приказ, отданный сгинувшими давным-давно правителями, значит для них так много?
Или просто-напросто, увидев, что на планете по-прежнему земное поселение, они решили, что Война была проиграна, а их раса уничтожена подобно сакрасам? И пошли в последний, беспощадный бой, желая если не победить, так хотя бы дорого отдать свою жизнь?
Тени. Тени из прошлого. Зажги тысячу лампад, уставь свечами храм, выйди под солнце – они все равно приползут. Из победоносной войны, из овеянных легендами подвигов. Как там звали пилота, протаранившего «Лоредан»? Уже и не помню. Подвиг остался в скупых строках военных архивов. А жертвы его подвига – приползли по месту назначения, чтобы достойно погибнуть.
Они ведь обречены. И не могут этого не понимать.
Но когда ты лишь тень – тебе уже не больно.
– Алексей?
Я покосился на Артема. Мальчик шел рядом со мной, его сестра – чуть впереди.
– Да?
– Ты здесь всю жизнь прожил?
– Угу.
Наверное, хочет сказать, как это скучно. Что ж, я и сам понимаю.
– И никуда не приходилось улетать?
– Нет.
Он как-то хмуро улыбнулся.
– Я тебе завидую.
– Чего?
– Когда-то я мечтал путешествовать. Потом перестал.
– Почему?
Артем пожал плечами:
– Да потому что у всех путешествий бывает конец.
– А у тебя проблемы, верно? – осторожно спросил я.
– Еще какие.
Теперь он больше не выглядел замкнутым. Скорее – обреченным. Будто делал что-то по инерции, потому что надо, ни удовольствия не получая, ни на удачу не надеясь. Так можно писать контрольную, зная, что все равно не сдашь.
– Ты не переживай, – сказал я. – Уверен, выпутаетесь. Сейчас затаимся, потом вы с Эн улетите.
Улыбка у него была хорошая. Только он ни капельки мне не поверил.
– Не выйдет. Ты еще увидишь, правда.
Почему я его утешал?
Кто из нас сейчас больше нуждался в утешении? На моих глазах гибла наша маленькая община. Впереди не оставалось совсем ничего. И шансы выжить были такие смешные, что их даже сосчитать невозможно.
И все-таки мне хотелось утешать этого мальчишку, странного чужака, так неудачно попавшего в наш маленький тихий мирок. Будто за ним стояли свои тени и бо́льшая беда, чем горящая планета.
– Ты боишься умереть? – спросил я.
– Нет, что ты, – без всякой рисовки ответил Артем. – Ни капельки. Ой, кто это?
Эн, идущая впереди, остановилась, в ее руке тускло блеснул металл. Я кинулся вперед, схватил ее за кисть, закричал:
– Стой! Не вздумай! Это абори!
Как это произошло, я и не заметил – только ее руки уже не было в моей. Девочка презрительно посмотрела на меня:
– И что с того? Я знаю, они потенциально опасны.
Абори лениво шел нам навстречу. Чихая, сморкаясь, отплевываясь комочками слизи. Среднего возраста, пожалуй. Вздумалось же ему побродить.
– Мир и любовь! – крикнул я.
– Он опасен! – упрямо сказала Эн.
– Ты не представляешь насколько! – рявкнул я. – Эн, эти существа излучают направленные микроволновые пучки. Это первое. Они имеют телепатический контакт друг с другом. Это второе. Они эмпаты и жестоко мстят за гибель любого из собратьев. Убьют и тебя, и всех, кто тебе дорог. Это – третье.
Эн глянула на Артема. Заколебалась.
– А если его не трогать?
– Тогда все будет нормально. Они не агрессивны. Им ничего от нас не надо, понимаешь? Ничего!
Абори приблизился. Зачавкал, набирая воздух, потом прогнусавил:
– Мир и любовь.
Взяв Эн за руку, я стал осторожно обходить абори по кругу. Артем шел рядом, держась так, чтобы мы прикрывали его от туземца.
– Мир и любовь. – повторил абори. Запустил руку в складки плоти, поковырялся. И шагнул в нашу сторону.
Диаметром жемчужина была сантиметра три. Не меньше «Плазменного цветка». Но вдобавок она имела огненно-алую окраску, что само по себе чудовищная редкость.
Абори терпеливо ждал.
Моя рука сама поползла к резервной фляге. И застыла.
