– Ну… – Роси поднялся, потирая покрасневшие ладони. – Мы еще не убрали все…
– Роси. – Вильям встал, отряхнул сына от снега. – Ты обещал, это первое. И уже замерз… это второе. Я сам уберу остальное.
Больше Роси не спорил. С неохотой пошел к дому – так и не оглянувшись и не заметив меня.
Я стоял и ждал.
Вильям подошел ко мне:
– Доброе утро, Тиккирей.
– Добрый день, Вильям, – ответил я.
Вильям кивнул, задумчиво потирая щеку:
– Да… разумеется – день… Я пока отослал Роси. Ты не против?
Я пожал плечами.
– Пойдем. – Он опустил мне на плечо тяжелую крепкую руку.
Мы дошли до маленькой беседки в саду. Сели. Скамейки в беседке были теплыми, сидеть было приятно.
– Очень неприятно… очень неприятно все вышло… – Вильям покачал головой. Задумчиво извлек из кармана портсигар, достал тонкую сигариллу, раскурил. – Знаешь, Тиккирей, я был уверен, что уделяю достаточное время воспитанию детей…
– Вы не переживайте, – сказал я. – Роси испугался. Но это же бывает. Это и вправду страшно – когда ломается лед.
Вильям покачал головой:
– Нет, Тиккирей, не утешай меня. Это всецело мой недосмотр. Я слишком увлекся работой, богемным существованием, социальной безответственностью… собственно говоря – это общая беда нашей планеты, Тиккирей. Слишком уж благополучно мы живем!
Он воодушевлялся с каждым словом, будто статью писал, и она хорошо получалась.
– Дело даже не в том, что Роси и Рози плохо воспитаны, Тиккирей. Да, я частично переложил их воспитание на школу, счел, что литература, театр, ти-ви привьют им правильную жизненную позицию. Но я упустил главное. Им не хватает эмоционального тепла, чувства любви и защищенности. Отсюда – это постыдное проявление трусости. Душевная черствость…
Вильям досадливо взмахнул рукой, столбик плотного серого пепла упал на припорошенный снегом пол беседки.
– Да ничего не случилось, – неловко сказал я. – Ну ошибся Роська… все он уже понял.
– Спасибо, – крепко, по-взрослому пожимая мне руку, сказал Вильям. – Ты очень ответственный и добрый молодой человек. Я долго думал над произошедшим, всю ночь. И Роси очень переживал… вот буквально несколько минут назад оттаял, развеселился…
Я кивнул.
– Теперь передо мной стоит сложная задача, – продолжал Вильям. – Откорректировать поведение ребят. Перебороть негативные тенденции… при этом – не травмируя их души, не вызывая реакции подросткового протеста… И я бы хотел просить тебя о помощи.
– Да я потому и пришел…
– Тиккирей, я предложу тебе очень странную вещь, – продолжал Вильям. – Только не надо удивляться. Выслушай меня и не перебивай.
Я снова кивнул. Вильям обнял меня за плечи.
– Ты ровесник моих ребятишек, но гораздо взрослее их, – сказал Вильям. – Пережитое… трагедия твоих родителей, эта страшная история на Новом Кувейте… тебя ведь эвакуировали в последнюю минуту? Нет, не отвечай, я знаю, ребята мне рассказали. К тому же твое товарищеское отношение к другу, забота о нем… он поправился?
Теперь он ждал ответа, и я кивнул. Серый столбик пепла на снегу медленно рассыпался трухой.
– Это хорошо, – кивнул Вильям. – Тиккирей, я думаю, что тебе тяжеловато жить одному.
– Я не один, – не выдержал я. – Мы с Лионом. И нам все помогают. Даже фаги.
Вильям уважительно кивнул. На Авалоне к фагам относились без иронии. Особенно в Порт-Ланце, где вся экономика их обслуживала.
– Понимаю. Но все-таки это неправильно – двум детям жить без взрослых. Все-таки ты еще не сформировавшаяся личность, и это может плохо сказаться на вас. Поэтому я хочу предложить… чтобы ты и Лион переехали к нам.
Я этого не ожидал. Поднял голову и посмотрел на Вильяма. Тот был очень серьезен.
– Разумеется, речь не идет об усыновлении, вы уже большие ребята, – продолжал Вильям. – Но мы готовы оформить официальную опеку, помочь вам получить образование, занять достойное место в обществе. Ну… и на детские проказы времени будет оставаться побольше, верно?
Он улыбнулся.
– Зачем это вам? – спросил я.
– Буду честен, – сказал Вильям. Выпустил клуб дыма, отбросил свою сигариллу. – Во-первых – из-за чувства вины. Я считаю себя обязанным искупить вину… отчасти и свою. Во-вторых – это хороший, добрый поступок. А чем держится наш мир, как не добротой и взаимопомощью? В-третьих, и, может быть, это самое важное, ваш пример поможет Рози и Роси выправиться, стать настоящими людьми. Я поговорил с ребятами, с мамой, они все рады. Ну… как?
Он ждал. От него пахло табаком и каким-то дорогим пряным одеколоном.
– О преимуществах для вас с Лионом, которые я уже перечислил вкратце, можно и не говорить. Верно?
Папа никогда не курил. Это дорого, нужно специальное разрешение… было нужно…
– Спасибо, – сказал я. – Но…
– Я понимаю, Тиккирей, что ты привык относиться ко мне с некоторой иронией, – сказал Вильям. – Манера держаться и выражать свои мысли… ведь так? Но поверь, что это лишь следствие специфической работы. Мы вовсе не такие плохие люди, как ты мог подумать.
– Я и не думаю, что вы плохие, – быстро сказал я. – Нет… ну, иногда смешно, да…
Спутавшись, я замолчал. Но теперь Вильям терпеливо ждал.
– Понимаете… нет. – Я помотал головой. – Нет, спасибо, конечно. Тут вот в чем дело… вы мне ответили, зачем вам это надо – брать нас к себе.
– И тебе что-то не понравилось? – удивился Вильям.
– Нет, вы все правильно сказали. Только на самом деле вы не должны были отвечать.
– Разъясни, Тиккирей, – попросил Вильям, хмурясь.
– Ну, когда люди хотят помочь друг другу… или если дружатся… это же само собой выходит. Не потому, что надо искупать вину или делать добрые дела. Им не нужны объяснения. Это как мораль и закон, понимаете? Законы придумывают, чтобы заставить людей что-то делать или чего-то не делать. Даже если законы хорошие, они значат, что сами люди не хотят по ним жить. А вы ищете объяснений, зачем брать нас к себе в семью. И говорите, что это научит Рози и Роси доброте и смелости.
Вильям помолчал, а потом спросил:
– Это ты сам придумал?
– Нет, – признался я. – Это… один мой друг так говорит. Что закон – это костыли для морали. И что мы разучились думать сердцем, теперь думаем только головой. И еще пытаемся это оправдать, говорим, что сердце думать не может, только чувствовать. А это не так, сердце тоже думает, только по-другому.
– Многие говорят, что сердце умеет только качать кровь… – пробормотал Вильям. Он как-то сгорбился, расплылся, и вся торжественность из него ушла. – Наверное, твой друг прав, Тиккирей… прав. Ты знаешь, что мы все время пытаемся переосмыслить старые пьесы, нет? Новое прочтение «Ромео и Джульетты»… новая трактовка «Отелло». В них все должно быть разумно. Каждый поступок. И самоубийство Ромео, и ярость Отелло…
