– Не сочту. Вы просто любите свою работу.
Доктор Дженни Уотсон присела на подлокотник кресла Холмса. Сказала:
– Да, это классическое убийство… как в «Деле желтого звездолета».
– Там, кажется, убийцей был капитан? – уточнил Алекс.
Холмс с улыбкой кивнул:
– Да. Но я не настаиваю на этой аналогии. Вы так великолепно мне подыгрываете!
– А вы – мне.
Они посмотрели друг на друга.
– Чего вы хотите, Алекс? – поинтересовался Холмс. – Помочь мне, помочь кому-то из своих друзей или доказать, что пилот-спец тоже может быть следователем?
– Помочь себе.
– Это серьезная причина, – согласился Холмс.
Дальше они курили в молчании. Впрочем, истерическое веселье, охватившее было экипаж после ухода Цзыгу, тоже иссякло. Ушла к себе Ким, безрезультатно попытавшись увести Алекса – тот лишь покачал головой. Сразу вслед за ней исчез из кают-компании Моррисон, прихвативший бутылку вина и два бокала. Помрачневший Генералов в быстром темпе опустошил несколько бокалов виски с содовой и тоже удалился. Извинившись, покинул всех Лурье – помялся в коридоре, будто его неудержимо тянуло к опечатанной двери реакторного отсека, и двинулся в каюту. Джанет, погруженная в свои раздумья, долго не замечала, что осталась наедине с Холмсом, Уотсон и Алексом. Крутила в руках бокал, на донце которого плескались остатки вина. Алекс почему-то вспомнил, что на Эбене есть Красное море, вода в котором действительно красная от бесчисленного пищевого планктона. Резервный источник питания для целой планеты… искусственно созданный садок с крилем. Может быть, глядя на густое красное вино, Джанет думает о своей родине?
Потом негритянка подняла голову.
– Капитан, разрешите идти?
– Разрешаю. – Алекс слегка удивился подобной официальной просьбе, но решил поддержать ее тон.
Они остались втроем.
– Мы с Уотсон разместимся в свободной пассажирской каюте, – сказал Холмс. – Если вы не против, капитан.
– Могу уступить свою. – Алекс пожал плечами.
– Не стоит. – Холмс аккуратно вычистил трубку, неодобрительно покачал головой, увидев выползшего из угла жучка-уборщика. Что для следователя чистота по сравнению с уничтоженными уликами?
– Неужели вы оба знаете, кто убийца? – внезапно спросила Уотсон.
– Я знаю, – сказал Холмс.
– Я тоже, – сообщил Алекс.
– У Мото Конана, в «Деле троих, потерявших четвертого», Холмс и убийца обменивались точно такими же репликами! – возбужденно сказала Уотсон.
Холмс покачал головой.
– Нет, милая Уотсон. Простите, но я пока не готов предъявлять обвинение.
Доктор улыбнулась, признавая очередную неудачу. Сказала:
– Что меня поражает, так это выдержка убийцы. Ведь известно, что следователь-спец раскрывает дело в девяносто девяти целых и трех десятых процентах случаев! Как он может оставаться спокойным в такой ситуации?
– Если бы мы имели дело с классическим убийцей, с обычным аморальным натуралом, ваше удивление было бы уместно, – признал Холмс. – Но это спланированная акция. И тот, кто прячется под чужим лицом, – он выразительно посмотрел на Алекса, – начисто лишен страха. Убийца-спец не теряет хладнокровия, так же как пилот-спец управляет кораблем до последнего… уже видя, что гибель неизбежна.
– Вот я тоже так подумал. – Алекс позволил себе улыбнуться Холмсу. – До завтра, Холмс. И пусть нас ждет удача.
Он встал, кивнул Уотсон и быстрым шагом двинулся по коридору.
Спать не хотелось.
Алекс лежал, укрывшись до пояса, проглядывая при свете ночника томик «Всемирной литературной классики». Включенная в поисковом режиме книга показывала произведения со словом «любовь».
Произведений было много.
Можно даже сказать – все.
Алекс перешел в директорию «стихотворения». Выбрал поэта – Дмитрий Быков, ввел все то же ключевое слово:
Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач
И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.
О деталь, какой позавидовал бы и врач,
Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!
Думал выбросить. И велик ли груз – скорлупа!
На троллейбусной остановке имелась урна,
Но потом позабыл, потому что любовь слепа
И беспамятна, выражаясь литературно.
Через долгое время, в кармане пятак ища,
Неизвестно куда и черт-те зачем заехав,
В старой куртке, уже истончившейся до плаща,
Ты наткнешься рукою на горстку бывших орехов.
Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,
Отворачиваясь от встречных, глотая слезы…
Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,
В том числе и над ролью детали в структуре прозы?
Он отложил книгу. Помаргивала в углу страницы веселая мордашка «справочного человечка», готового объяснить значение устаревших слов, выдать справку о жизни поэта, предоставить критический разбор текста.
Алекс размышлял, барабаня пальцами по твердому пластику страниц.
Что хорошего в чувстве, всегда причиняющем боль? Должно ли ему быть место в человеческой жизни?
Он ведь так и не почувствовал этой «любви». А завтра к вечеру действие блокатора кончится и он станет прежним пилотом-спец.
Конечно, можно глотать препарат и дальше. Ждать… только стоит ли оно того?
Любви – еще нет. А вот тоска – уже да.
…– Мне влетело от матери, – говорит Настя. Она закуривает сигарету, усаживается поудобнее в глубоком кресле. По обнаженному телу прыгает солнечный зайчик – ветер раскачивает открытое окно.
– Из-за меня? – уточняет на всякий случай Алекс. Его пальцы пляшут в сенсорном поле компьютера, набирая длинные ряды цифр. Машина совсем старенькая, нейроинтерфейса у нее нет… – Я сейчас закончу, Натка. Минуту, ладно?
– Да, из-за тебя… – Девочка вытягивает загорелую ногу, подставляет под солнечный свет. Другой ногой почесывает комариный укус на лодыжке. – Мама говорит, что я неправильно к тебе отношусь. Что в отношениях с будущим пилотом выходить за рамки секса – глупо.
– Ну и зря, – отвечает Алекс. – Я же говорю, что все равно тебя буду любить.
– Говоришь, – соглашается Настя.
С улицы доносится крик:
– Алекс! Настя! Алекс!
– Это Фам, – говорит Настя. – Выследил. Знаешь, мне кажется, что он меня к тебе ревнует.
– Думаешь? – Алекс начинает вводить последний блок данных.
– Алекс! Настя! – надрывается на улице Фам. – Я же знаю, что вы дома! Пойдемте на речку!
– Вот пристал, – бормочет Алекс. – Пойдем или как?
