Раз в году один месяц каждый фем проходил подготовку в составе своего отряда. В теории. На деле многие давненько не присутствовали на сборах. Хозяйство важнее, а война – это где-то в прошлом или очень далеко. Можно было с уверенностью заявить о недостаточной подготовке большинства присутствующих. Одна радость, что у противника массы обучены ничуть не лучше.
Они спешились у роскошного шатра под развевающимся на ветру флагом фема Косты с леопардом, стоящим на задних лапах. Как выяснилось, можно было и не торопиться. Перед шатром стояло не меньше десятка человек в разных званиях. Вызывали их одного за другим. Некоторые выходили быстро, другие оставались внутри довольно долго. Смотрелось это все равно неприятно, будто тебе указывали место. Слишком явно сквозило пренебрежение. Могли бы пригласить и вне очереди. Ранг фема Годраса допускал это без всяких сомнений.
Отец отдал несколько распоряжений и все с тем же неподвижным лицом проследовал внутрь.
– Скопище идиотов, – пробормотал дядька Акбар, обходя очередную кучу, наваленную прямо на дороге. – Ни порядка, ни дисциплины. Так мы скорее сдохнем от дизентерии, чем от вражеского налета.
Если и был у Ошидара авторитетный человек в воинском деле, так это его наставник и кровный родственник. Низенький, плотненький, любящий пошутить, внешним видом он не производил на посторонних особого впечатления. Тем не менее, пару раз ему приходилось видеть дядю в бою. Жуткое зрелище разрубленного от плеча до живота излишне говорливого фема не на шутку впечатлило племянника.
Задевать Акбара не стоило. Другое дело – что оскорбить его достаточно сложно. При желании он умело пропускал мимо ушей любые непочтительные речи. Это отнюдь не означало наличия плохой памяти.
Дядя обладал огромной силой, и в его теле не имелось ни капли жира. Сплошные мускулы и жилы. Никто еще не устоял перед ним в поединке. Он был старше Ошидара на двадцать с лишним лет и, тем не менее, вполне мог скрутить его голыми руками и выиграть бой с оружием.
«Нет моей заслуги в этом, – говорил Акбар среди своих с обычной кривой ухмылкой, – наш род не просто древний, он еще идет от Бога. Мы все сильны и редко болеем. Наши женщины рожают крепких детей. А вот умения фехтовать и думать стратегически кровь не дает. Пользуйся головой, в жизни пригодится!»
– И что ты думаешь обо всем этом? – спросил Ошидар, кивая на слоняющихся вокруг без дела воинов и простолюдинов.
– Уже двадцать лет не было ни одной большой войны, – морщась, ответил Акбар. – Набеги с юга не в счет. Сожгут деревню-другую, и прячутся в своих лесах. А вот теперь мы увидим сражения. Додумались тоже, – он плюнул на землю. – «Правоверные, пока они живы, будут питаться за счет аголинов, – с осуждением в голосе повторил слова Указа, – а когда мы умрем и они умрут, сыновья наши станут питаться за счет их сыновей, и так вечно, так что, они будут рабами последователей Солнца».
– Нам-то какое дело? Мы не аголины!
– Мы Годрасы! Нельзя идти против чести и эдикта о полном равноправии детей Солнца. Нельзя нарушать ряд с живущими на твоих землях.
Именно поэтому вспомнилось племяннику, что отец, непритворно уважая Акбара, никогда не допускал его к делам семьи. Как воин и командир отряда он замечательный, лучше не бывает. И исполнитель великолепный, но слишком думает про честь, не вспоминая об интересах рода. Не всегда глава семейства имеет право ставить честь выше задач выживания.
Благосостояние семьи Годрасов давно уже не имело отношения к героическим походам и завоеванию сокровищ. Их основной доход – оливковое масло. Второй по важности продукт в империи после пшеницы. Не только еда. Личное очищение, освещение, основа для лекарств, бальзамы, благовония и косметика. Каждый житель империи потреблял двадцать два килограмма оливкового масла в год.
Центр их владений лежал в районе предгорий Зенона. От моря и столицы достаточно далеко, чтобы просто так заехать в гости. Указания тоже редко поступали. Удобно во всех смыслах. Никто в твои дела не лезет, а при правильном управлении доходы ничуть не хуже, чем у самых родовитых семейств. На самом деле наверняка у Годрасов имелось денег намного больше. Древние корни – это не обязательно зажиточность.
Почти десятая часть всех олив провинции – миллион деревьев – принадлежала роду и давала четыре тысячи тонн масла в год. Средний возраст деревьев на плантации – двести лет, и многие из них могли помнить далеких предков нынешних владельцев земли, впервые получивших надел в этих местах за заслуги на воинском поприще. Молодые деревья дают урожай только через пять лет, и чем старше становятся, тем больше приносят плодов. Хотя для олив два столетия далеко не предел, они могут жить невероятно долго – три тысячи лет и даже больше, так что, вероятно, видели даже основателя рода.
Еще два миллиона деревьев находились в аренде (немалую часть арендаторов составляли трудолюбивые аголины) и в собственности родов, связанных семейными узами с Годрасами. Заключая ряд-договор, трудившиеся на их землях обязывались верно служить господину, а Годрасы в свою очередь обещали клиенту поддержку и покровительство. Нарушить ряд – означало оставить плантации без работников и самим лишиться трудовых рук.
В этом сила и слабость их семьи. Оливки стабильно приносят огромные деньги, но в случае любых военных действий они же первыми будут вырубаться и сжигаться врагом. Остаться мирно жить-поживать во время гражданской войны с явными религиозными мотивами не удастся. Пришло время выбирать. Даже если придется официально стать братом равновесникам. Чья власть, того и Бог. Для знати западных провинций признание пророка Аголия означало сохранение имущества и привилегий. Иногда экономические соображения важнее чести. А вот повоевать придется. Есть еще и восток, где прочно расположился Марван со своим семейством и подручными.
– Ага, – покосившись на неподвижно застывшую охрану у шатра и понизив голос, согласился Ошидар. – Фем Коста не позволит остаться в стороне. Он-то состоит в общине.
– Я бы на его месте тоже обиделся, – покачал головой дядя. – Одно дело требовать лишних денег, совсем иное – творить непотребство.
Тут возразить нечего. Визирь Марван, опубликовав указ о двойном налогообложении аголинов и прочих иноверцев, послал за их знатными и благородными людьми, обещая выслушать все доводы. Смотрелось это довольно странно, ведь интересоваться мнением терпящей стороны необходимо до оглашения указа, а не после, но, надеясь на смягчение постановления, большинство приглашенных явились. Собрав всех во дворце, Марван бросил на них собственную гвардию и перебил наиболее влиятельных столичных руководителей. Вспыхнувший мятеж без руководства был обречен на провал и подавлен жесточайшим образом.
Все бы ничего, но государство не состоит из одного Карунаса. Может так и считают в самом городе, но живет-то он за счет других. Когда известие о столь «славном» деянии визиря докатилось до провинций, речь уже не шла о деньгах. Повсеместно начались столкновения. Постепенно пожар восстаний расползался все шире. Фем Коста просто возглавил общее движение.
