Впереди, на подходе к ощетинившемуся копьями прямоугольнику Легиона, кавалеристы резко повернули, расходясь на фланги и паля из пистолетов по мушкетерам. Сюрприз! Они и не собирались кидаться на строй и гибнуть. У каждого, кроме неизменной сабли, по три пистолета, выданных начальством.
Выстрелив в не ожидавших такого легионеров, тут же достали из-за голенища или пояса новый пистолет, и, расстреляв, повернули коней, давая возможность следующей шеренге проделать тот же фокус. Новый колесцовый замок позволял идти в атаку уже с заряженным пистолетом. При этом не попасть в стоящую в нескольких десятках шагов стену легионеров сложно было даже слепому. Таких среди них не водилось.
Конечно, сделать нечто подобное без длительной и тщательной подготовки никому не под силу. Их предварительно муштровали, заставляя забыть о личных устремлениях и желании прославиться и превращая в единую, спаянную дисциплиной тактическую единицу. Они умели это делать в составе десятков, сотен, полков, не мешая друг другу, а взаимодействуя.
Сейчас это давало огромное преимущество. В развалившийся за короткие мгновения растерянности строй врубились кирасиры на мощных жеребцах. Промедли они несколько минут, и легионеры могли бы опомниться. Теперь поздно. Перезарядить мушкеты после неудачного залпа они не успеют, а в рядах копейщиков дыры.
Сатук ударил наотмашь, буквально развалил голову противника с копьем и врезался в следующего. Еще удар. Рядом умело рубился сержант, крича нечто невразумительно-ругательное. Устоять пехота могла, только держа их на расстоянии. Теперь они находились в самой гуще рассыпавшегося строя, работать длинными копьями противники не могли.
Мушкетеры, разрядившие свои ружья и отстрелявшиеся по легкой коннице, в эти мгновенья и вовсе являлись легкой добычей. Повстанцы буквально прорезали ряды легионеров насквозь, разорвав их колонну на две части. Повинуясь ведущим за собой сержантам, принялись охватывать со всех сторон еще сопротивляющийся правый фланг.
Сатук шел за своей сотней, пытаясь вспомнить, в какой момент исчез его сержант. Кажется, он слышал дикое ржание его коня в самом начале боя. Может, жеребец пострадал, а человек нет. Было бы жаль потерять хорошего товарища и умелого бойца. Впрочем, особых мыслей в голове не имелось. Так, общие ощущения. Он еще не отошел от произошедшего. Впервые в жизни убивал в бою, и делал это не так уж плохо. Не растерялся, что вообще замечательно. Он был счастлив и доволен своими действиями. Пусть теперь кто-то посмеет заявить: «Я – ветеран». Он не хуже.
Зажатые со всех сторон и фактически не имеющие возможности ответить, как подобает, остатки легионеров сгрудились вокруг старшего офицера, неподвижно стоящего у штандарта. Кирасиры навалились со всех концов, без жалости рубя врага. Тот поднял руку с пистолетом и выпалил в надвигающихся всадников. Сотник без звука свалился прямо перед ними.
Озверевшие подчиненные набросились на легионера, и он наверняка получил не менее десятка ран, прежде чем упал. К удивлению Сатука воин оказался одноруким. Неважно – умер он геройской смертью. Сегодня для него настал хороший день. Долг исполнен до последней капли крови.
– Отходим! – заорала в лицо некая подозрительно знакомая физиономия. Если грязь и кровь оттереть – это кто же будет? Кто-то из его десятка, с трудом ворочалось в голове Сатука. Он осматривался, выискивая, кого бы еще приложить, и не находил. Кругом одни трупы и кирасиры.
– Ты понял?
– Да! – подтвердил он, возвращаясь в нормальное состояние. Руки налились тяжестью, легкость куда-то внезапно испарилась. Теперь и он услышал. На холме пели трубы: «Отбой!» А теперь: «Собраться!»
«Почему? Самое время преследовать недобитых», – недоуменно озираясь, подумал он. Через несколько секунд дошло. Несколько тысяч разномастных кавалеристов торопились на подмогу недобитой части левого крыла легионеров. Он принялся разворачивать Глыбу. Тот уже не проявлял недовольства и шел достаточно спокойною. Жеребец устал, и устраивать скачки желание у него пропало. Хорошо, что эти тоже не проявляли горячего желания схлестнуться. Появись они раньше, было бы намного сложнее. Неважно. Вряд ли последует повторение, солнце уже садится.
Глава 18
Планы на будущее
Акбар фем Годрас
Уже на рассвете Акбар Годрас пришел в деревню. Его тянуло лечь и отдохнуть, но времени не было. Все еще не закончилось, впереди масса дел. Часа четыре поспал – вполне достаточно. Кофе выпил, и нормально. Ему много времени для отдыха обычно не требовалось. При необходимости мог двое суток нормально на ногах держаться. Потом, правда, часиков восемь требовалось поспать, и чтобы не тревожили.
А в целом пока все в лучшем виде. Решив основные проблемы, вспомнил: на медицинском пункте отряда он обязан побывать. В его распоряжениях там абсолютно никто не нуждается, зато могут иметься просьбы, да и раненым неплохо показать, что они нужны не только в строю. На самом деле это он себя так обманывал, держа в голове другую идею.
Он шел и здоровался со всеми, приветствующими его, стараясь не тревожить лежащих неподвижно. Пусть отдыхают. Здесь хватало всяких раненых. И с заострившимися лицами, по которым сразу видно: не жильцы. И вполне бодрых, взвинченно делящихся впечатлениями.
– И тут она его пластать принялась, – говорил возбужденный голос. – Ну, натурально, как поросенка. Он только завизжал, да куда там, привязали болезного к столу крепкими ремнями.
– Ты не трожь лекаршу, – погудел еще один лежачий. – Мне говорят, рука работать не будет, отнять надо. Это как же я без руки на бабьей шее? А она пообещала – все будет нормально. Во, – он показал загипсованную руку с какими-то торчащими толстыми проволочками. – Только на нее и надежда!
Целитель обнаружился практически сразу. Он сидел прямо на земле, привалившись к деревянной стене дома спиной и вытянув ноги.
– Отстоял, – правильно поняв взгляд Акбара, сказал, делая приглашающий жест: садись! – с обеда и всю ночь без перерыва. Отдохнуть требуется.
Акбар не успел шевельнуться, как молодой хайдут за его спиной произнес «сейчас» и с топотом умчался. Не прошло и минуты, как он прибыл с неизвестно где найденной подушкой и положил ее на землю. Генерал всю жизнь был абсолютно равнодушен к лести и подхалимажу. Неумех и трусов он при себе не держал, однако умелая деловитость пришлась ему по душе. Мысленно сделал зарубку на память присмотреться к пареньку. Пока он достаточно ясно пожелал, чтобы его охранники отвалили в сторонку. Иные беседы не предназначены даже для близких ушей. Савами, совершено не стесняясь посторонних, может сказануть лишнее.
– Сто пять раненых на четверых без перерыва, – пожаловался целитель и вздохнул. – Это еще те, кто сумел добрести или кого привезли. Тяжелые там, – показал в сторону поля. – Кровью истекли. Сколько на каждого человека времени? То-то и оно. Не разгибаясь, работаем. Попробуй удалить пулю или всякие осколки и обрывки из раны без света. Почему до сих пор нет ничего, чтобы внутрь человеку заглянуть и проверить, все ли извлек, правильно ли зафиксирована поломанная кость?
